Мать Печора (Трилогия)

После ужина Петря в стадо пошел, а Вася - в другую сторону. У обоих в руках было по некорыстному ружьишку, по уточьему капкану и по чучелу куропатки, - у нас его называют манщик. Куропатку ловят так: ставят капкан, насторожат его, положат рядом манщика и отходят. Веснами куропти дерутся, куроптих ловят. Летит над капканом куропоть, летит и кабаркает. Увидит манщика, думает, что это живой куропоть, и что он сейчас же к его куропатихе побежит. Вот он подсядет неподалеку, крылья растопырит и бежит к манщику. С разбегу накинется, и бьет, и клюет, и ногами бьет. А потом видит - сам в беду попал. А из той беды прямая дорога в котел. Утром наши охотники принесли девять куроптей.

- По одному на человека, - считает Вася.

- Может, - говорю, - Ондря целую куропатку не съест.

- Илья поможет, - говорит Дарья и сама лукаво посмеивается.

На завтрак съели мы сырого мяса по ломтику, примерно по полфунта, рыбы по такому же звенышку, чайку выпили чуть не по ведерышку и, благословясь, отправились.

И поблизку земля от земли лежит, а выглядят они несхоже. В одну сторону оглянешься - озера да болота на целый переезд, вперед посмотришь горбы да хребты друг на друга наворочены, будто тут Мамай воевал. А то еще едешь вдоль берега реки и диву дивишься: на одном берегу равнина без единого деревца, а на другом - леса косматые колыхаются, будто стадо рогатых оленей бежит.

Только отъехали от чумовища, после болотинок да приозерков началось гористое место.

Надоело нам горбы тундровые одолевать. В таких местах дай волю оленям, так побегут они сломя голову, все растеряют, нарты сломают.

Вот двое мужиков остаются на горбу и осторожно пускают сани на тынзее, а тот, кто на санях едет, оленей за вожжу ведет и хореем остраску им дает. Одни нарты спустят, передового за вожжу к тем же нартам придернут ненецким узлом и опять на горб за другими нартами идут.

Только спуск одолеем - в подъем опять общей силой толкаем нарты за нартами. В ложбинах снег только к июлю пропадет, а сейчас тут снег саженью мерить надо. И месим мы эту слякоть, как глину.

Зато в работе разогреешься, и не знаем мы никакого холода. Выберешься на горбышек - снова на нарты присесть можно, олени потихоньку волокут, а ты потихоньку песенку собираешь в памяти:

Из-за кустышка олень, люли-люли,

Из ракитова белой, люли-люли,

Не озяб ли ты, олень, люли-люли,

Не озяб ли, молодой, люли-люли?

Приоденьте-ко оленя, люли-люли,

Приоденьте молодого, люли-люли,

С молодца - епанча, люли-люли,

С молодицы - рукавица, люли-люли,

С красной девушки - платок, люли-люли.

Песню поешь, вокруг осматриваешься - с горбышка далече видно. И вижу, что сейчас опять спуск подоспеет, и опять для песен рот тесен. Так с горы на гору и прокачались весь день, как по морским волнам. Пока доехали до новой стоянки, оленей несколько раз переменили.

12

Говорит нам Дарья:

- У меня дедушко тоже большой сказитель был. От него я сказку про нашего ненецкого богатыря Семирукавого переняла. Конечно, не сказка это, а песня: по-ненецки-то у нас ее поют, а не сказывают. Ну а я сколько могу по-русски, а сколько - по-своему песню эту сказкой рассказываю. Песня моя тоже из старины: там и люди летают.

- Так не из старины, значит, - говорю я Дарье. - Люди летать только теперь научились.

Пока олени не наелись, ехать нельзя. От безделья долго слушали мы Дарьину сказку. После и я стала вспоминать да рассказывать:

- В эту красную пору, бывало, по путине соберемся, едем круглые сутки. Не спим - не лежим, гребем да гребем. Где-нибудь к берегу приткнемся, чайник согреем и опять едем. А когда в море выедем, там чайники прямо в лодке кипятим. Глины в лодку натопчем, земли наложим потолще, чтобы лодка не прогорела. Якоря в море бросим, тут и чайники кипятим, и рыбу жарим, и песни поем, и причитанья причитаем, и сказки сказываем.

Так посреди тундры Большой земли рассказывала я ненцам про путину да море.

Тимофей тугоухий: голову наклонит, хочет слушать, а все же не каждое слово уловит. Где не дослушает, ему свои ребята досказывают. Послушает он да вдруг вскочит, выйдет из чума и уходит в стадо: как-никак, а главный ответчик за оленей.

Вот как-то возвращается Тимофей из стада, входит в чум. А в это время Леонтьев какую-то небылицу начал.

Тимофей не стал и слушать, объявил:

- Хватит врать-то. Ямдать будем.

Когда стадо пути не знает, оно за стадоводчихом ходит и на него надежду возлагает. Так и мы. Пока Тимофей не торопит, мы что хотим, то и делаем. А как отдал он команду, тут мы ему подначальны.

Чего только не знает ясовей-путеводчик в тундре! Когда он пути да дороги ищет, он не под ноги смотрит, а на звезды, на солнце, на вершины сопок, на елки. И ветры, и полет птицы, и поздней весной да ранней осенью иней и кора деревьев да кустов тундровых - все говорит путеводчику, куда путь держать. И всю жизнь читает ненец эту книгу неба и земли. И всю жизнь она ему не надоедает.