Мать сыра-земля

Была безлунная ночь. Шел мелкий дождик. Ирина шла из степи, прошла селом, слушала, как воют на селе собаки, село замерло в безмолвии и мраке. Вошла во двор, прошла мимо чанов, никто не повстречался, - поднялась в свой мезонин. Прислушалась к тишине - рядом здесь в комнате дышал волченок. Зажгла свечу, склонилась над волченком, зашептала: - "Милый мой, звереныш, ну, пойди ко мне!.." - Волченок забился в угол, сидел на задних лапах, поджал под себя пушистый свой хвост и черные его глаза стерегли каждое движение рук и глаз Ирины. И когда глаза их встретились, глаза волченка, не мигающие, стали особенно чужие, враждебными навсегда. Ирина нашла волченка еще слепым, она кормила его из соски, она няньчилась с ним как с ребенком, она часами сидела над ним, перешептывая ему все нежные слова, какие знала от матери, - волченок рос у нее на руках, стал лакать с блюдца, стал самостоятельно есть, - но навсегда волченок чувствовал себя врагом Ирины. Приручить его возможности не было; и чем больше волченок рос, тем враждебнее и чужее был он с Ириной, он убегал от ее рук, он перестал при ней есть, - они часами сидели друг перед другом, между ними была его миска, она знала - он был голоден, она умоляла его нежнейшими словами - "ешь, ешь, голубчик, - ну ешь-же, все равно я не уйду отсюда!" - волченок следил своими стекляшками глаз за ее глазами и руками, и был неподвижен, не смотрел на миску, - пока не уходила она, тогда он поспешно съедал все до дна; он ворчал и скалился, когда она протягивала руку; он был врагом навсегда, приручить его возможности не было; Ирина много раз замечала, что наедине волченок живет очень благодушно, своими собственными интересами: он бегал по комнате, изучал и обнюхивал вещи, грелся на солнце, ловил мух, благодушествовал, задирал вверх ноги, - но как только входила она, он вбирался в свой угол, и оттуда смотрели два черных абсолютно-внимательных глаза. - - Ирина поставила свечу на полу, и села против волка на корточки, сказала - говорила: - "милый мой, звереныш, Никитушка, - ну, пойди ко мне, - у тебя ведь нет мамы, я приласкаю тебя на руках!" Свеча коптила, мигала, - мир был ограничен - мир Ирины и волченка - спинкой кровати, стеной, печкой, и потолок уже не был виден, потому что коптила свеча и потому что обе пары глаз смотрели друг в друга. Ирина протянула руку, чтобы погладить волченка - и волченок бросился на эту руку, бросился в смерть, страшной ненавистью, - впился зубами в пальцы, упал в злобе, не разжимая челюстей; - Ирина отдернула руку, волченок повис на зубах, - на руке, - волченок сорвался с руки, срывая мясо с пальцев, ударился о кровать, - и сейчас же по-прежнему сел волченок в углу и оттуда смотрела пара немигающих его абсолютно-внимательных зрачков, точно ничего не было. И Ирина горько заплакала - не от боли, не от крови, стекавшей с руки: заплакала от одиночества, от обиды, от бессилия - как ни люби волка, он глядит в лес, Ирина была бессильна пред инстинктом - вот пред маленьким вонючим, пушистым комком лесных, звериных инстинктов, что сейчас засел за кроватью, - и перед теми инстинктами, что жили в ней, правили ей, - что посылали ее сейчас в дождь, в степь, плакать на том увале, где отдавалась она Некульеву; - и в бессилии, обиде, одиночестве (чем больше любила она волченка, тем злее был он с ней) больно ударила она волченка по голове, по глазам и упала в слезах на постель, в одиночестве, в несчастии. Свеча осталась около волченка. -

Тогда в окно полетел камень, посыпалось стекло, - и за окном крикнул подавленный голос:

- Товарищ Арсеньева! Беги! Что ты глядишь, все уж ушли, - казаки в селе, скорей! - Айда в леса!

и за окном послышался поспешный топот копыт - от села к степи, к лесам. -

...Степь в осени блекнет сразу, сразу заволакивается степь просторною серой тоской. Утро пришло в дождевой измороси, неумытое, очень тоскливое. Мимо разбитых заводских ворот проехал с песнями конный казачий отряд. Из ворот выехали три казака и слились с остальными, никто не слышал, как рассказывали казаки о прекрасной бабе-коммунистке, доставшейся им на случайную ночь... А у заводских разбитых ворот, когда стихла песня, опять стала тишина. - На дворе на заводе, стояли чаны, пропахшие мертвой кожей и дубьем, и в средний чан был воткнут кол и на кол была посажена Ирина - Арина Сергеевна Арсеньева. Она была раздета до-нога. Кол был воткнут между ног; ноги были привязаны к колу. Лицо ее - красавицы - было безобразно от ужаса, глаза вылезли из орбит. Она была жива. Она умерла к вечеру. Никто за весь день не зашел на заводской двор.