Мать сыра земля

- Это приличное место, здесь полусладкого не подают. Полусладкое - это не вино, а компот. А сладкое будем пить на десерт.

Она таяла от его объятий, плавилась, как воск, и ее спинка уже не казалась костлявой, а стала податливой и гуттаперчевой; Стася словно растворялась в нем, не прижималась, а прорастала, пускала корни. Моргот в очередной раз убедился, что и самые принципиальные из них хотят красивых ухаживаний, ресторанов, цветов, а вовсе не обшарпанных концертных залов и вернисажей. А впрочем, Стасе мог бы подойти и вернисаж - она же художница… Цветов он никогда не покупал из утилитарных соображений, считая это выброшенными деньгами, но женщины любили его и так.

- Ну давай, спрашивай, - вздохнула Стася, когда выпила два бокала вина: она хмелела удивительно быстро.

- Что ты думаешь, и спрошу, - шепнул он в ее острое звериное ушко. - Когда твоей мамы не будет дома?

Она рассмеялась:

- Только через две недели. Она неделями работает. Одна из трех - в ночную.

- Я не доживу. Поехали за город, а? Куда-нибудь на речной бережок. Комарики и костер, а?

- Мне же завтра на работу, - она смутилась и натурально покраснела. - Я знаю, что всем мужчинам нужно от нас именно это, но мне казалось, ты не такой.

- Я такой, - ответил Моргот. - И еще какой!

Похоже, представления о мужчинах она получила со слов бдительной матери.

- Ты врешь! - она засмеялась. - Разве тебе не нужно узнать, что происходит с акциями завода?

- Совершенно не интересуюсь заводом, - притворно фыркнул Моргот, чтобы она поняла, что это притворство.

- Ты оказался прав. Все покупатели акций - подставные.

Моргот в этом не сомневался и кивнул.

- Но я все равно не верю, что это делает Виталис, - сказала она строго, как будто хотела Моргота за что-то осудить.

- Не верь, - он пожал плечами. - Тогда почему ты не говоришь об этом «дяде Лео»?

- Ну кто я такая… - она вспыхнула. - И потом, мне придется сказать ему, что я смотрела реестр акционеров и ходила по этим адресам… Как будто я за ним шпионила.

- Ты не за ним шпионила, а для него, - Моргот легонько хлопнул ее по плечу. - Но мне все равно, скажешь ты ему об этом или нет. Это проблемы «дяди Лео», а не мои. Вот увидишь, когда число выкупленных акций превысит долю «дяди Лео» или дойдет до пятидесяти одного процента, тогда твой Виталис явится к папаше в кабинет и начнет разговаривать с ним совсем по-другому.

- Да нет же! У Виталиса нет своих денег! На что он может покупать акции?

- Понятия не имею! - фыркнул Моргот и добавил, сделав загадочное лицо: - Я всего лишь предсказываю будущее.

Она опустила плечи и задумалась.

- Перестань, - Моргот подтолкнул ее в бок.

- Я не знаю, сколько процентов продано подставным лицам. Акции же всегда в движении. Я не могу проверить всех.

- И не надо, - успокоил ее Моргот.

- Может быть, действительно надо сказать дяде Лео? Ну, что это подставные люди?

- Мне все равно, если честно.

- А ты бы сказал? - она подняла на него глаза.

- Я бы даже проверять адреса не пошел! - рассмеялся Моргот. Ей это не понравилось: ни его ответ, ни его смех.

Как странно, патологически странно была устроена мораль того времени! Когда человек делал нечто выходящее за рамки его прямых обязанностей, делал это искренне, переживая за свою работу, ничего не стоило его высмеять: Моргот выглядел здравомыслящим прагматиком, а Стася - дурочкой с идеалами. Он не сразу спохватился, что это - из другой роли: слишком привычной она для него была.

Красивая женщина лет сорока смотрит на меня открытым взглядом светлых глаз, и я узнаю эти глаза. Я почему-то не могу смотреть на нее, как на всех остальных, появляющихся передо мной в этом кресле, и не могу не отдавать себе отчета в том, кто (или что?) передо мной. Удивительная женщина. Открытость - главная ее особенность, которая сквозит в каждом ее движении, в непринужденной позе, в осанке. Ее уверенность в себе не так заметна, потому что не выпячивается, но она непоколебима. Эта женщина… лучится. Мне странно видеть на ее лице жизнелюбие и оптимизм. Морготу исполнился двадцать один год, когда она умерла, и я не могу не признаться самому себе: я рад, что вижу ее такой, в расцвете зрелости, в расцвете удивительной поздней, осенней красоты, которая не завяла, не исчезла и предстала передо мной сегодня. И не могу не сожалеть о том, что ее больше нет, о том, что она ушла в расцвете своей поздней осенней красоты…

Я моложе ее на тридцать пять лет и старше лет на десять. Сейчас. У нее скуластое лицо, темные прямые густые волосы, у нее высокая грудь под зеленым обтягивающим свитером. Я влюблен? Да, я влюблен, но страсть моя носит платонический характер: так влюбляются в кинозвезд, в женщин с обложек журналов, в образы на картинах художников… Как странно, как запутанно устроена жизнь… Мне жаль, что ее больше нет, но это не убивает меня - это возносит ее на недосягаемую высоту, делает недоступной.