Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти

Alexander и Аdlerstein (123) указывают на отсутствие подлинного расхождения между верующим и неверующим. Смерть – это угроза для эго, и с этой угрозой вынуждены как-то справляться все без исключения человеческие существа, вне зависимости от их религиозных убеждений. То, что религиозные и не религиозные люди решают эту проблему по-разному, является слишком упрощенным пониманием. Существуют два решения задачи уменьшения тревоги, одно из них подчеркивает важность жизни, другое – важность загробного существования. Это наиболее общий аспект человеческого функционирования и суть расхождения. Это полемика между «ничего, но» и «что-то еще» в слегка другой форме. Оба этих положения можно найти в самой религии, например, противоположные установки по отношению к смерти в иудаизме и в христианстве. Отвечая на постоянно существующую угрозу уничтожения, эго вынуждено занять ту или иную позицию. Когда позиция принята, может поддерживаться минимальный уровень тревоги, исключая случаи, экстремальных обстоятельств. Если ни одна из позиций не принята, то тревога по отношению к смерти может находиться очень близко к поверхности и, таким образом, очень легко пробуждается. Усиление потребности в религиозных взглядах в наше время проявляется усиление потребности в определенной точке зрения. Ею может быть та, которая включает в себя концепцию бессмертия, или та, которая предпринимает попытки найти смысл жизни.

Религия дает больше, чем интеллектуальная позиция. Она предоставляет защиту. Allport (124) говорит, что требование заверений в той или иной форме является спонтанным ответом на чувство ненадежности. Мольба верующего берет начало в чувстве неуверенности, которое появилось из-за страха пред врагами, природой, болезнью, нищетой, остракизмом и, больше всего, смерти. Как указывает Zilboorg (102), в стрессовых ситуациях приобщение к Богу вызывает серию идентификаций, которые усиливают фантазию о телесном бессмертии, уменьшая тем самым тревогу смерти. Можно углубиться в это предмет, если проследить происхождение потребности в защите из опыта детства. Jones (125) представляет жизнь верующего человека как отражение в космическом масштабе страхов и желаний, возникших из отношений ребенка с его родителями, а Freud (126) приписывает потребность в религии детскому чувству беспомощности и вызванному этим чувством стремлению к отцу. Я уверен, что основным положением является амбивалентность испытываемого чувства страха, включающего перед родительской властью вызвать смерть и потребность в родительской защите. И то и другое проецируется на Бога, как на гневного и милосердного творца, а также на бессмертие в виде ада или рая. По причине своей амбивалентности обращение к религии не является решением как таковым, оно обеспечивает защиту, но навсегда сохраняет угрозу.

Специфические установки по отношению к смерти

Реакция человека на то, что он смертен, может быть отличной от страха. В этом разделе мы продолжим описание реакции страха, наряду с некоторыми другими. Наша цель не дать их исчерпывающий перечень, а попытаться определить какие из них являются первичными или истинными установками, а какие декламируются или возникают под воздействием чего-то, или являются противофобными, или принадлежат поэтическому воображению.

Безразличие

Прежде всего, нужно спросить: на самом ли деле человек испытывает безразличие к своей собственной смерти? Middleton (127) сообщает, что большинство из 825 опрошенных студентов колледжей ответили, что они думают о своей смерти редко или от случая к случаю, а также, что мысли о смерти появляются у них только при определенных обстоятельствах. (Но даже в ходе этого опроса 12 % респондентов признали наличие у себя сильного страха смерти, а у 51 % процента были фантазии о своей гибели в результате несчастного случая.) Аналогичным образом, Bromberg и Schilder (30) пришли к заключению, что спонтанные мысли о смерти появляются сравнительно редко, но что эти мысли могут провоцироваться конкретными событиями, например, тем, что человек стал свидетелем несчастного случая с летальным исходом, или случайными ассоциациями. Конечно, это отсутствие беспокойства не обязательно означает подлинное безразличие к собственной смерти. Eissler (9) предполагает, что безразличие может означать не отрицание, а неспособность дифференцировать опыт во времени; когда время воспринимается как имеющее конкретное содержание, проблема смерти приобретает другой вид, так как в этот момент смерть также становится конкретной, из-за вопроса что произойдет, когда не останется времени жить. Также теоретически возможно, что человек может быть относительно свободен от беспокойства по поводу своей смерти по причине исключительно благоприятного опыта детства.