Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти

Страх. Я использую термины страх смерти и танатическая тревога взаимозаменяемо[4]. Различие между страхом и тревогой, по мнению Фрейда, заключается в том, что страх связан с объектом, а тревога относится к аффекту и игнорирует объект. Объект наличествует всегда, меняется только степень подавления. Что касается смерти, объектом является не только естественное окончание жизни, но и катастрофическое уничтожение. Мы не знаем, может ли страх небытия существовать сам по себе, из-за угрозы смерти. Возможно, нас на самом деле мало тревожит мысль о полном прекращении существования, которое невозможно представить. Что действительно наводит ужас, так это всегда присутствующая угроза тяжелой, мучительной смерти. Среди составляющих значений этой угрозы – внешние агенты, враждебный мотив, деструктивная сила, наша собственная беззащитность и неизбежность гибели. Подавить можно не весь комплекс целиком, а только один или несколько его компонентов. Таким образом, один человек может страдать от ярко выраженного страха смерти без осознания его подразумевающихся катастрофических значений, в то время как другой человек может ощущать чувство беспомощности, как, например, при состояниях, связанных с тревогой, но быть неспособным определить объект этой тревоги. Страх перед насилием и чувство беспомощности обычно осознаются довольно легко; наиболее невыносимой и, следовательно, почти всегда диссоциированной, является идея о преднамеренном разрушительном влиянии какой-то силы, изначально человека, с которым когда-то связывали узы любви. У одного и того же индивида степень осознания страха смерти и его скрытого смысла может быть разным. У некоторых людей только встреча лицом к лицу со смертью способна вызвать страх или образы, ассоциирующиеся с ним; у других они пробуждаются просто из-за пасмурного дня, а у многих женщин из-за обычных телесных функций организма. Поворот от незнания к интенсивным опасениям в некоторых случаях кажется спонтанным. Термин танатофобия применим к неожиданным приступам тревоги на почве предчувствия надвигающейся гибели (а также к обсессиям, связанным со смертью), но я думаю, что его следует употреблять только для истинно фобийных образований, то есть в том случае, когда у тревоги другой источник. Когда осознанный страх естественной смерти является объективацией подсознательного страха катастрофической смерти, его можно назвать танатофобией.

Я не стремлюсь разделить умирание, смерть и загробное существование как объекты страха. Установка может иметь отношение к старению и процессу умирания, агонии, исчезновению себя как личности, вечному наказанию, но все это – фазы континуума и они психодинамически связаны. При жизни, при умирании и при мысленном переносе в будущее человек испытывает одни и те же страхи, питает одни и те же надежды. Катастрофическая концепция создает связь между ними. Она мешает жизни, делает мучительным умирание и бросает тень на вечность.

Вопрос о том, является ли страх смерти основным, неразложимым на отдельные элементы, страхом, рассматривается в главе 5. Нас может заинтересовать также, является ли он всеобщим. Choron (28) говорит, что большинство авторов, будь они поэтами, учеными или философами, считали страх естественным и вечным спутником смерти. Сенека писал: «Все люди, молодые, среднего возраста и преклонных лет, одинаково боятся смерти». Tillich (25) заявляет, что «тревога по поводу своей судьбы и смерти является основной, всеобщей и неизбежной… Человек любой цивилизации с тревогой осознает угрозу небытия». Hartland (132) утверждает, что «ужас смерти является всеобщим для человечества». Hocart (133) убежден, что этот ужас сильнее у цивилизованных людей, чем у язычников. Malinowski (134) делает заключение, что страх смерти так широко распространен, что может считаться практически всеобщим, а Caprio (135), который изучал этнологические установки по отношению к смерти, приходит к выводу, что «по-видимому, страх смерти универсален». Miller (136) уверен, что «все время, пока человек борется за выживание, то есть на протяжении всей своей жизни, он страдает от страха смерти». Мечников (137) убежден, что страх смерти заслуживает названия инстинктивного потому, что, по-видимому, он носит универсальный характер. Kallen (138) утверждает, что страх изначально находится внутри мысли о смерти и спрашивает: «Может ли не быть, что ужас перед пустотой[5] Гейне одинаково преследует всех нас?»