Мать Ученья

— Могильные мотыльки почти всю жизнь проводят под землей, — пояснил Каэл. — Двадцать три года личинки живут в земле, чтобы потом на один день вырваться огромным роем ядовитых мотыльков, отложить яйца и умереть. Если тебе интересно — последний раз они роились менее десяти лет назад.

— То есть в ближайшие лет десять их не будет.

Каэл кивнул.

— Для зелья нужны свежие куколки, они не поддаются хранению.

— Есть ли другие способы обрести духовное зрение?

— Возможно, но я знаю только этот, — ответил Каэл. — По слухам, есть некие ритуалы с человеческим жертвоприношением, дающие сходный эффект — но я никогда ими не интересовался, и не думаю, что они тебе подойдут.

— Определенно нет, — согласился Зориан.

Несколько минут спустя Зориан, погруженный в раздумья, покинул комнату Каэла. Отказываться от мысли овладеть магией душ не хотелось — но торопиться не стоило. Будут и другие циклы.

Он зашел к себе и закрыл дверь — как вдруг ощутил знакомое касание чужого разума. Чувство напоминало тот случай в подземельях, но было не таким чуждым — и мягким, словно невесомое касание паутинки.

Он в панике заозирался в поисках нападавшего, одновременно пытаясь ментально выдавить чужака из своего разума. Но, несмотря на все тренировки с Кайроном, у него ничего не выходило.

[Так твой разум Открыт?] — прозвучал в голове четкий, уверенный голос. В отличие от встречи в подземелье, на этот раз не было ни боли, ни каскада образов... и это пугало еще сильнее. В прошлый раз его оппонент явно впервые встретил человека. Этот же точно знал, что делает.

[Любопытно. Ты уже встречался с нами? Тогда будет проще, чем я думала.]

Вон там! Вроде бы тени в том углу шевельнулись? Он уже собирался отправить туда магический снаряд — но внезапно онемевшее тело не слушалось.

Тень метнулась через комнату и приземлилась на кровати, прямо перед ним. Паук, как он и предполагал — но совсем не такой, как в его воображении. Не слишком большой — с туловище Зориана, пожалуй, и довольно... компактный, с короткими лапами. Порывшись в памяти, Зориан решил, что это разновидность прыгающего паука (5).

Существо повернулось к нему, и Зориан увидел пару больших, угольно-черных глаз, придающих пауку на удивление человеческое выражение. На "лбу" паука была пара глазок поменьше, но большая пара притягивала взгляд. Наравне с внушительными жвалами, наверняка способными без труда вскрыть ему череп.

[Приветствую, Зориан Казински,] — прозвучало у него в голове. — [Я давно хотела встретиться с тобой. Нам нужно мнооогое обсудить.]

Глава 17. Паучья симпатия

Повисло молчание — и физическое, и ментальное; Зориан смотрел в немигающие глаза собеседницы. У него не было фобий, связанных с пауками, но трудно не испугаться, оказавшись парализованным, во власти читающего мысли монстра. Он не мог даже попытаться пересилить оцепенение — паралич был сугубо ментальной природы. Противник контролировал его нервную систему.

Не сказать, чтобы ситуация была совсем безнадежной. Будучи магом, Зориан по умолчанию имел некоторую сопротивляемость ментальным воздействиям. Способность направлять свое мышление, очищая разум от лишних мыслей и эмоций, жизненно необходима магу. С другой стороны, контролировать свои мысли в течение долгого времени утомительно. Рано или поздно он не уследит за мыслями и выдаст чертовой паучихе... важный секрет. Опять же, от его сопротивляемости не будет пользы, если чудовище устанет от его упрямства и прибегнет к силе.

Паучиха первой нарушила молчание. Телепатически, разумеется — похоже, для нее это было единственным способом общения. Вообще говоря — неудивительно, у нее просто нет голосовых связок.

[Ты необучен,] — заметила она. — [Жаль. Я бы не отказалась обменяться опытом с психиком-человеком. Но, наверное, этого и следовало ожидать, учитывая нездоровое отношение твоего вида к магии разума.]

...Что?

[Что тебя удивляет? Не можешь же ты не знать о своем Даре,] — сказала паучиха, мысль несла недоумение и усмешку. — [Видишь? Ты только что ощутил мои эмоции. Что это, по-твоему, если не эмпатия?]

Мозг Зориана просто отказался принимать это. Он — эмпат? Что за чушь! Он никогда не был ни общителен, ни популярен — какой из него эмпат!