Мать велела герань не поливать

Мария Ильинична похоронила ее сама. Зная, что у Симы есть дочь, она пыталась найти телефон и вроде нашла, но номер не отвечал. С похоронами помогли дочери и соседи по подъезду.

Когда Мария, вызвав скорую, перебирала документы, предусмотрительно оставленные покойной на столе, из паспорта выпала фотография маленькой девочки с двумя толстыми косами. Мария Ильинична присела на стул, стоявший рядом, посмотрела на фото, на Симу, заснувшую навсегда, отметила удивительное сходство той маленькой девочки и заснувшей соседки. Вспомнила своих дочерей и внучку, промокнула выступившие слезы и, аккуратно приподняв подушку под Симиной седой головой, поместила под нее фотографию.

– Вы вместе, вот так, так лучше будет, – пробормотала она, поправив на Симе одеяло и заложив ей за ухо выпавшую прядь седых волос. Потом заметила записку на столе со странным указанием не поливать герань. Подошла к окну, отломила веточку. Квартиру наполнил терпкий аромат лета и чего-то еще неуловимого из детства Марии. Она поднесла ее к лицу, вдохнула этот знакомый всем запах, потом завернула черенок в записку и убрала в карман платья.

* * *

Мила влетела в подъезд. Она уже порядком запыхалась: все-таки вес и возраст дают о себе знать.

– Нет, точно пора заняться здоровьем, вот матери за восемьдесят, а она на пятый этаж, да еще такой высокий, пешком ходит, – ругала Мила сама себя, преодолевая через отдышку лестничные пролеты.

Мария Дмитриевна вышла из квартиры. Она ждала дочерей с внучкой, которые должны были приехать на праздник, поэтому затеяла пироги, а яйца не купила. Пока запирала дверь, услышала шаги на лестнице, обернулась и чуть не выронила ключи – на ступеньках стояла молодая Серафима Дмитриевна… Что за наваждение!

– Ой, а вы кому? – с трудом справляясь с волнением, спросила Мария.

– К Серафиме Дмитриевне, я ее дочь. А вы, наверное, Мария, соседка? – Шумно дыша, Людмила остановилась, радуясь возможности отдышаться. – Мама про вас как-то говорила.

– Так это вы? – Мария пыталась сообразить, как быть, не на лестнице же объясняться. Уж три дня, как Симу схоронили, она чувствовала себя виноватой, что так и не смогла дозвониться до дочери, нехорошо это. Вслух произнесла: – Я так и подумала, вы с мамой очень похожи, просто одно лицо!

– Да? Удивительно! Раньше нам никто не говорил, – ответила Мила, ей было неожиданно приятно услышать такие слова от незнакомого человека. – Ладно, приятно познакомиться, я, пожалуй, пойду.

– Постойте, я вам должна кое-что сказать. Давайте зайдем ко мне, – решившись, тихо проговорила Мария Ильинична, совладав с собой, отворяя дверь и приглашая Милу зайти.

* * *

Мила сидела на полу возле кровати матери. Положив руки на постель, склонив на них голову, она тихо плакала. На старом венском стуле висела кофта из козьего пуха, которую она подарила маме на прошлый Новый год. Соседка сказала, что мама умерла в ней. Мила стянула кофту со стула и зарылась в нее лицом.

Она вспоминала детство, маму, отца, их семейные вечера на кухне, игру отца на гитаре, кофе из того самого голубого кофейника, который стоит сейчас на подоконнике возле горшка со знакомой с детства вечной геранью. Вспоминала подростковые протесты, болезнь отца, слезы матери, вечное противостояние, в результате которого Мила стала специалистом во многих областях, вот только мама так и не сказала, что гордится ею, а может, и говорила, просто дочь не слышала. Она обвела взглядом эту маленькую комнату, остатки их былой квартиры. После продажи «лишних» комнат мама распродала большинство мебели и вещей, собрав в квартирке только то, что ей было действительно дорого. Их круглый стол с отцовской скатертью, бабушкино трюмо, фотографии актеров, которых она одевала. Ими были увешаны все стены. Ни одной фотографии отца, Милы или их всех вместе не было.