Мать ветров: рассказы

Спустя два года, вечером Раму снова сидел под деревом у своей хижины. Со всех сторон его окутывала тьма. Но сегодня не доносились голоса его приятелей. До сих пор их сочувствие не могло тронуть сердце Раму. Теперь его сердце было закрыто для всех. Они заставляли его пить тари, и он пил, не ощущая его вкуса. Он пил тари так же, как воду. Его чувства и мысли витали где-то в облаках.

Показался Пхагвания. Он вошел в старую хижину, поискал там что-то и, наконец, вышел, держа в руках старую, покрытую ржавчиной консервную банку. Ударяя по банке, он запел…

Ему подтянули, как вдруг откуда-то из темноты вынырнул Багвалия:

— Нашли труп Дасии, она не вынесла позора и утопилась в Джамне.

Через два года, в связи с движением за передачу земли крестьянам, Ачария-джи и Бачария-джи вновь приехали в эту деревню. На той же самой площади, под той же самой смоковницей состоялось их выступление.

Теперь их поддерживали уже крупные государственные деятели, правительственные чиновники следовали по их стопам и в отдаленных селениях готовили для них торжественные встречи. И на этот раз тхакур Шиванарайн Сингх показал всем свою щедрость — снова он выделял два акра земли.

И снова выступил Бачария-джи:

— Смотрите, вот так меняется душа заминдаров. Мы приезжали сюда два года назад, и тогда тхакур Шиванарайн Сингх выделил из своей земли для передачи крестьянам в постоянное пользование два акра. Через два года мы снова приезжаем сюда, и снова он передает крестьянам два акра. Я скажу заминдарам, что если они и в дальнейшем так будут выделять землю крестьянам, то создадут нашему движению колоссальный успех. Это действительно настоящая помощь крестьянам. Я прошу вас, дайте им источник жизни, дайте им возможность стать собственниками. Нам ничего не нужно жалеть для того, чтобы крестьяне имели свою собственную землю.

— Собственную землю! Ха-ха-ха-ха! — кто-то внезапно громко захохотал позади собравшихся. Бачария-джи гневно взглянул туда. Ачария-джи делал какие-то знаки рукой, стараясь заставить замолчать этого человека. Но тот продолжал хохотать.

— Не обращайте, пожалуйста, на него внимания, — крикнул заминдар Хар Прасад. — Это наш деревенский сумасшедший Раму. Он сошел с ума после смерти своей дочери.

— Ха-ха-ха, собственная земля, — громко и безудержно смеялся Раму.

— Может быть, ты что-нибудь хочешь сказать, брат? — осторожно спросил Ачария-джи.

Раму замолк.

— Я тоже хочу что-нибудь подарить, — заговорил он.

— Разве у тебя есть земля?

— Нет, земли у меня нет, господин. Но у меня осталось вот это лангути, и я хочу его подарить. Больше у меня ничего нет.

И с этими словами Раму сорвал лангути, единственную тряпку, прикрывавшую его тело, и громко закричал:

— Возьмите в дар мое лангути, возьмите его.

Заминдары схватили Раму и потащили вон из толпы. Но долго еще на площади слышался его крик:

— Ха-ха-ха, собственная земля… собственник… Источник жизни… Ха-ха-ха.

ИРАНСКИЙ ПЛОВ

Сегодня ночь была моей. А все оттого, что у меня не было денег. В те дни, когда у меня бывают деньги, мне начинает казаться, что ночь не принадлежит мне. В такие дни она принадлежит автомобилям, которые несутся по асфальту набережной, мерцающим фонарям, людям, танцующим на крыше отеля Эмасидор.

Но сегодня ночь безраздельно принадлежала мне. Все звезды ночного неба, все улицы Бомбея были моими. Когда у меня есть хоть немного денег, город действует на меня угнетающе. Он нависает надо мной, словно меч завоевателя. И тогда кажется, что каждая вещь подозрительно косится на тебя. И все они, начиная с шерстяных брюк и кончая великолепным радиоприемником, говорят: «Держись от меня подальше!» Но когда денег нет, кажется, что весь город построен только для тебя. На каждом камне мостовой, на каждом фонарном столбе я читаю: «Построено для Башана, голодного писателя».

В такие дни меня не страшит ни полиция, ни возможность попасть под колеса машины. И я иду в состоянии блаженного бездумия, слегка опьяненный голодом, и мне кажется, что я не иду сам, а улицы Бомбея, подхватив меня, несут на себе. Перекрестки улиц, закоулки базаров и темные уголки огромных зданий приглашают меня: «Зайди сюда, посмотри на нас, побудь с нами. Ведь ты уже восемь лет живешь в Бомбее, а ведешь себя все еще, как чужестранец. Иди сюда, подай нам руку».

Сегодня ночь была моей, и она не внушала мне страха. Боятся те, у кого в кармане много денег. В стране людей с пустыми карманами следует бояться только тугосумов. Да и что у нас есть такое, что можно было бы отнять?

Я слышал, что существует закон, запрещающий ходить по улицам Бомбея после двенадцати часов ночи. Почему? По какой причине? Что такое происходит в Бомбее после двенадцати часов ночи, что они хотят скрыть от нас? Я должен узнать и узнаю, что бы мне это ни стоило. Я увижу тех, кого от нас прячут, я увижу их и подам им свою руку.