Мать. Вопросы и ответы 1954 г.

Явлений здесь может происходить множество – нужно очень внимательно и очень спокойно наблюдать, не подключая при этом ум, не пытаясь ничего понять в тот момент. Потому что как только ум включается и пытается понять, это вносит путаницу, и, скорее всего, опыт прекратится.

Но если ты сохраняешь состояние тишины, покоя и только наблюдаешь, просто молча смотришь, то ты начинаешь видеть точнее и мало-помалу различать, к какой категории относится то или иное явление. Ты сможешь понять, что представляет собой одно, что представляет собой другое, и так далее, находится источник происходящего в тебе или вовне, происходит это на материальном плане или на каком-то другом. Всё это знание можно получить путём очень тихого, но в то же время очень проницательного наблюдения, так как между явлениями разного порядка существуют крошечные, очень незначительные различия, и когда выработается привычка разбираться в этих различиях, можно будет точно распознать, что это такое. В итоге всё всегда сводится к одному и тому же: нужно быть очень тихим, очень внимательным и насколько возможно успокоить ум, потому что, как только он начинает шевелиться, происходящее искажается. В любом случае подобные вещи обычно свидетельствуют о том, что внутреннее видение начинает развиваться либо уже развилось.

(Молчание)

Больше ничего? У тебя есть ещё вопросы?

Вопрос по поводу недавно показанного кинофильма: каково место страдания в искусстве?

Кинофильма?

Там было показано, как вследствие страданий…

А, фильм о Берлиозе?

… его музыка становилась всё более зрелой…

Да, да… Ты спрашиваешь, каково место..? Каким образом это происходит?

Помогает ли страдание создавать произведения искусства?

Помогает ли страдание? Зависит от человека. Для некоторых страдания служат мощнейшей поддержкой в творчестве. Я считаю Берлиоза одним из чистейших проявлений музыки. Почти что… Я могла бы сказать, что он – воплощение музыки, самого духа музыки. К сожалению, физическое тело у него было достаточно слабым, то есть у него не было той прочной основы, которую даёт, например, йога. Вследствие чего он был подвержен сильным потрясениям и становился слишком эмоциональным, нервным, беспокойным, взволнованным. И это было серьёзным недостатком. Однако в том, что касается творчества, у меня всегда было ощущение – а после фильма оно стало ещё сильнее, – что он действительно находился в контакте с духом музыки, с самой сутью музыки, причём это входило в него с такой силой, что становилось для него потрясением. Однако поистине, поистине он был словно само воплощение музыки.

Мнение о том, что он творил благодаря страданию, – чисто человеческое. Оно неверно. Наоборот, что весьма примечательно, если перестроить это утверждение: не было такой физической боли, которая мгновенно не переводилась бы в нём в музыку. То есть дух музыки в нём был гораздо сильнее человеческой боли, и каждый удар, получаемый им от жизни – а из-за своей чрезмерной чувствительности он не имел силы сопротивляться ударам и, как следствие, бывал сильно потрясён, – тем не менее, каждый удар мгновенно переводился им в музыку. Это крайне редкая способность.

Людям – всем творческим людям – обычно требуется… как бы это сказать?.. какое-то время побыть в покое, чтобы вновь вернуться к творчеству. Тогда как у Берлиоза это происходило спонтанно: болезненный удар тотчас же превращался в музыку. Для него поистине вся жизнь начиналась с музыки и заканчивалась музыкой, сама жизнь была музыкой… В его преданности музыке была такая искренность и такая исключительная сила, что, по моим ощущениям, через него выражал себя дух музыки.

Возможно, вследствие слабости в том, что мы называем адхарой[42], произведения Берлиоза нельзя назвать самой выдающейся музыкой. Его физическая составляющая была слабовата. Однако всё же сама его музыка прекрасна. (Молчание) И при всей своей мощи она обладает удивительной простотой. Его произведения, написанные с виртуозным мастерством, отличает ясность темы. А его талант в области оркестровки был весьма и весьма примечателен. Оркестровка произведения для шестисот исполнителей предполагает владение наукой не менее сложной, чем высшая математика, – это и в самом деле очень близкие науки.