«Я прошу вас о дружеской услуге помочь мне. Уже шесть недель (на самом деле – девять недель.
Вы можете мне поверить, что я почти сошла с ума от горя. Попросите еще графа ван Лимбург-Стирюма, секретаря нашего посольства, чтобы он сделал все возможное для меня, что в его силах. Он хорошо знает меня и моих хороших друзей в Гааге.
Посольство сообщало в МИД в ответ на телеграмму Лаудона: «Полуофициально нам было сообщено, что она находится в тюрьме Сен-Лазар. Ее подозревают в шпионаже. Власти расследуют это дело, кажущееся довольно серьезным». Посольство послало это письмо курьерской почтой в Гаагу вместе с просьбой передать Анне Линтьенс заверения, что она «не должна беспокоиться».
Первая встреча Маты Хари и ее следователя произошла в день ее ареста, 13 февраля. Бушардон вспоминал, что она воскликнула: «Если бы вы только знали, капитан, как меня раздражают ваши постоянные движения по комнате!». А следователю только того и надо было – вывести подследственную из себя.
Бушардон начал допрос очень вежливо, почти сочувственно: «Пожалуйста, расскажите мне историю вашей жизни». И Мата Хари охотно это сделала, причем в очень драматичном стиле и вполне литературно. Возможно, у нашей героини был еще и писательский талант, вот только реализовать его не удалось. До мемуаров она не дожила. Бушардон был в восхищении. Однажды, собственноручно застенографировав часть ее показаний, он с энтузиазмом воскликнул: «Язык просто великолепен. Эти выразительные и отточенные формулировки! Эта ирония! Острота мыслей и присутствие духа поразительные!». И не жалко ему было такую женщину под смертный приговор подводить!
Во время допросов все события ее биографии вновь проносились в памяти Маты Хари. Вот как она описала на следствии свою жизнь с началом Первой мировой войны: «В апреле или мае 1914 года я встретила в Берлине моего старого друга лейтенанта Киперта. Он пригласил меня на обед. На следующий день маленькая бульварная газетенка прокомментировала эту встречу. Она написала, что Франция победила Австро-Венгрию, поскольку жена Киперта была австрийкой».
На самом деле газета называла жену Киперта венгеркой, и соответствующую вырезку Мата Хари наклеила в свой альбом. Там говорилось, что «бывшая звезда блистательных ночей Берлина, похоже, снова нашла свою старую любовь. Когда Мата Хари, прекрасная танцовщица, простилась с богатым помещиком К., проживающим у самых ворот Берлина, она на несколько сотен миль увезла вдаль полученную от него на прощанье кругленькую сумму. То ли со временем блеск металла потускнел, то ли к старому другу ее вернуло возродившееся чувство любви, в любом случае сегодня можно было наблюдать их обоих, весело развлекающихся. Красивая танцовщица с индийским военным псевдонимом, очевидно, одержала окончательную победу над Венгрией».
По словам Маты Хари, из-за этой статьи лейтенант заявил, что не может больше с ней встречаться, хотя и пообещал навестить ее в Париже. Мата Хари возразила, что ему придется подождать еще шесть месяцев, которые ей надо отработать по контракту с театром «Метрополь». Кипперт, уже догадывающийся о грядущей войне, самоуверенно возразил: «Ты будешь в Париже намного раньше – и я тоже». Кипперт всерьез рассчитывал на блицкриг. Некоторое время спустя Мата Хари задумалась над этими словами и на всякий случай написала французскому военному министру Адольфу Мессими, своему хорошему знакомому и любовнику, прося о срочной встрече. Тот ответил, что «его положение как члена правительства не позволяет ему переехать границу». Очевидно, он опасался быть интернированным в случае начала войны.