Мата Хари. Авантюристка или шпионка?

Мата Хари продолжала рассказ: «В конце июля я обедала в личной комнате одного из ресторанов с одним из моих любовников, начальником полиции Берлина Грибелем. Мы услышали шум демонстрации. Грибель, которому не сообщили об этой акции, вместе со мной пошел на площадь, где она проходила. Огромная толпа людей собралась перед императорским дворцом. Они вели себя как безумные и кричали: „Германия превыше всего!“.

Потом последовало объявление войны. Все иностранцы, пребывавшие в Берлине, тут же подлежали регистрации. Из-за „форс-мажорных“ обстоятельств мой контракт с театром пришлось расторгнуть. Но театральный портной потребовал с меня 80 тысяч франков за подготовленные им для выступлений сценические костюмы и отобрал в счет этого долга все меха и все украшения, что были у меня».

Далее последовал рассказ о потере багажа во время поездки в Швейцарию. Далее она утверждала: «Вернувшись на родину, я чувствовала себя ужасно. У меня совсем не было денег. Правда, у меня был в Гааге мой бывший любовник, полковник барон ван дер Капеллен из второго гусарского полка. Он был женат и очень богат. Но, зная, какое значение для него имеет одежда, я не могла появиться у него, не обновив свой гардероб. Однажды, когда я выходила из церкви в Амстердаме, со мной заговорил незнакомец. Это был банкир ван дер Шельк. Он стал моим любовником. Он был ко мне очень добр и щедр. Так как я перед ним выдала себя за русскую, он мне показал большую часть страны, не подозревая, что я знаю ее лучше его.

Когда я снова обеспечила себя порядочным гардеробом, я вернулась к барону ван Капеллену. Он и сегодня остается моим любовником».

А вот дальше Мату Хари подвела память, поскольку она заявила, что вернулась в Париж «в мае 1915 года», чтобы забрать свои вещи, оставшиеся там на хранении. В действительности, как мы уже убедились, этот визит состоялся только в декабре 1915 года.

По словам Маты Хари, сказанным на допросе 13 февраля 1917 года, «я поехала через Англию и Дьепп. Три месяца я жила в „Гранд-Отеле“, (это не соответствует действительности. – Б. С.) и стала любовницей маркиза де Бофора, проживавшего в той же гостинице. Я просто не хотела быть одинокой в Париже. Так как английская граница из-за военных перевозок была закрыта, я со своими десятью ящиками багажа вернулась в Голландию через Испанию».

На этом же допросе Мата Хари выразила протест против тюремных условий и потребовала, чтобы ее защитником был Клюне. На следующий день, 14 февраля, наша героиня давала показания о своем пребывании в Голландии и о второй поездке в Испанию, причем в Гааге на этот раз она чувствовала себя «совершенно безнадежно». Ее любовник, барон ван дер Капеллен, служил на границе. Найти кого-то, кто бы ее содержал, в Голландии было очень трудно. Тем временем маркиз де Бофор уговорил ее вернуться во Францию. Мата Хари призналась следователю, что в июне 1916 года (на самом деле 24 мая) отплыла на пароходе «Зеландия», чтобы через Виго и Мадрид вернуться в Париж. Затем она описала голландца по фамилии Худемакер, вероятного британского агента, который «постоянно курсировал между Виго и Амстердамом исключительно в целях выдачи голландцев, датчан и норвежцев, ехавших в Южную Америку ради восстановления прерванных немцами торговых связей. В Фалмуте он обычно стоял рядом с британским офицером, проверявшим паспорта. Некоторые пассажиры арестовывались сразу после того, как сходили на землю».

Другой голландец, по фамилии Клейндерт, посоветовал Мате Хари «быть поосторожней с этим грязным евреем, который всем рассказывает, что был в вашей каюте». Тогда она попросила капитана заставить Худемакера выйти на палубу и сказать перед всеми пассажирами, был он или нет в ее каюте, и принести ей публичные извинения. А когда он отказался, то под восторженные возгласы пассажиров «Ура!» и «Браво!» она ударила Худемакера по лицу так, «что из его рта пошла кровь». Этот инцидент затруднил ей въезд во Францию. Когда Мата Хари попыталась сесть в поезд на французской стороне границы в Андае, она, по ее словам, «подверглась обыску. После того меня привели в бюро „Специальной полиции“. Три господина начали допрос. Они утверждали, что мне не дозволено въезжать во Францию. Я протестовала и требовала назвать причину отказа.

– Мне не нужно называть вам никаких причин, – ответил один из полицейских. – Вы можете ехать в Сан-Себастьян и там попросить объяснений у вашего консула.

Но консул был испанский виноторговец, совершенно не разбиравшийся в таких вещах. Потому я написала письмо г-ну Камбону, генеральному секретарю французского министерства иностранных дел. На следующее утро я, с письмом в руке, двинулась назад на вокзал Андая. Но человек, который предыдущим вечером допрашивал меня, на этот раз разрешил мне пройти безо всяких трудностей».