Мата Хари. Авантюристка или шпионка?

В тот вечер после ужина во время танцев меня сопровождали господа де Вит и ван Эрсен, когда появился полковник. Пока оба голландские атташе танцевали с другими дамами, полковник воспользовался возможностью провести вечер в моей компании. Он спросил меня, что я делаю в Испании и почему я не поехала прямо в Голландию. Я ответила, что я на его стороне и что если бы я познакомилась с ним раньше, то передала бы ему все те сведения, которые только что отправила в Париж. Затем я рассказала ему, что произошло со мной в Фалмуте.

Я действительно упоминала в разговоре германского кронпринца и его свояка, герцога Камберлендского. Но я лишь сказала, что у кронпринца очень глупая улыбка и что он во всем спорит с герцогом. Я познакомилась с ним, когда была любовницей Киперта. Он часто обедал у меня дома.

Что касается беседы, которая, по показаниям полковника, состоялась позже в тот же вечер, то я утверждаю, что она на самом деле была лишь два дня спустя. Как минимум через два дня. Да и проходила она совсем не так, как он пишет. Я описала встречу с фон Калле на допросе 28 февраля. И я настаиваю на моем утверждении, что моя вторая встреча с фон Калле произошла по настоятельному пожеланию полковника.

Я не только не упоминала о каких-то профранцузских группировках в Каталонии, но и не говорила о моем собственном положении в Германии. Я разговаривала с полковником лишь о том, что капитан Ладу все время занимается мелочами, когда беседует со мной, но не понимает, что он действительно может извлечь из меня. И не Данвинь просил меня добыть подробности планируемых десантов в Марокко. Он вообще о них ничего не знал. Наоборот, это я предоставила ему эти сведения. Он был так озадачен, что пришел ко мне на следующее утро и спросил, не смогу ли я достать более подробные сведения. Совершенно неверно, что он просил меня получить точную информацию о средствах и методах, как можно сорвать эту высадку. Этот человек, похоже, видел это во сне! Точно так же неверно его утверждение, будто я рассказывал ему, что я жила во Франции ради искусства, а в Германии ради удовольствия.

Он дал мне понять, что, наверное, сможет устроить мне контракт с мадридской оперой. На это я ему ответила, что после войны я охотнее вернусь в Париж, чтобы жить там.

О морали разных господ из немецкого посольства я никогда не говорила с Данвинем по той простой причине, что знала там всего одного человека – фон Калле. И о нем я сказала только, что нашла его усталым и в плохом самочувствии.

Полковник постоянно занижает ценность информацию, предоставленной мною. Он ошибается. Потому что когда 4 января я доставила ту же информацию капитану Ладу, тот был очень удивлен и буквально сказал: „Я озадачен“.

Что касается нашего последнего разговора на Аустерлицком вокзале, то я подробно описала вам все, что тогда было сказано. Если мои показания отличаются от показаний полковника, то мне очень жаль – но беседа проходила именно так, как я описала.

По поводу оценки полковником Данвинем информации, которую я поставляла французам и немцам, могу лишь еще раз напомнить о том, что я уже говорила. А о последней фразе полковника я скажу только одно: во всем говорит ненависть и ярость отвергнутого любовника. Я более чем уверена, что полковник стоит за письмом, которое русский военный атташе написал полковнику первого Особого полка, где было предупреждение, что я, мол, опасная авантюристка, с которой Маслову лучше не иметь дела. Он знал, что Маслов был моим любовником».

А затем зачитали показания Вадима Маслова. Он утверждал, что его связь с Матой Хари не имела для него большого значения и что он уже в марте собирался порвать с ней. Но она тогда уже была в тюрьме. На это Мата Хари заметила только: «Мне нечего сказать». Любимый предал ее.

На следующем допросе, 1 июня, Бушардон интересовался, какую подробную информацию, опубликованную в радио грамме 13 декабря, Калле собирался послать. Но Мата Хари об этой информации не имела никакого понятия. Она лишь повторяла: «В момент, когда я выбросила три бутылочки с чернилами, я почувствовала себя свободной от каких бы то ни было немецких шпионских заданий и тогда же избавилась от всех контактов с немцами, равно как и от псевдонима Х-21, который они мне присвоили».

Следователь также спросил ее о некоем человеке в возрасте примерно двадцати пяти лет, который заходил в отель в день ее ареста, и о директоре одного берлинского банка. Первого Мата Хари не знала, а о втором сообщила, что его имя Констан Баре. Он был французом и одним из ее любовников. «Не то что Кремер!» – заметила она. Тот никогда не приставал к ней с подобными предложениями. В начале 1915 года она познакомилась с Крамером через Вурфбайна, но никогда не принимала консула в своем доме в Гааге, потому что там еще не был завершен ремонт. У нее не было ни постельного белья, ни серебра и даже не было чашки чая, не говоря уже о возможности угостить гостя обедом. Ведь все ее вещи остались в Париже.