Мата Хари. Авантюристка или шпионка?

– Час правосудия наступил… Ваше прошение о помиловании было отклонено господином Президентом Республики… Вам нужно вставать… Будьте мужественны.

– Как? – удивилась осужденная. – Это невозможно!.. Это невозможно!.. Офицеры?..

Она заметила в группе своего адвоката.

– Будьте добры, подойдите, – обратилась она к нему, протягивая руку.

Защитник, наклонившись к ней, прошептал несколько слов тихим голосом. Мы услышали:

– Маргарета, если вы хотите… беременная… Уголовный кодекс… Скажите, что это – статья 27.

Доктор Соке приблизился.

– Маргарета, я умоляю вас об этом, позвольте себя осмотреть, – дрожащим голосом твердил адвокат.

Осужденная внезапно повернулась на звук, убирая покрывало. Она села, показав голые ноги, и сказала с бунтарской интонацией, сильным голосом:

– Нет! Нет! Я не беременна. Я не хочу прибегать к этой увертке… Нет… Бесполезно меня осматривать. Я встаю…

И одним махом она поднялась в своей рубашке из белой грубой ткани, позволяющей увидеть ее грудь.

– Младшая сестра Мари, передайте мне мое красивое белье, которое мы отложили, там высоко, на полке.

Пастор Дарбу говорил ей что-то на ухо.

– Да, сейчас.

И она спокойно оделась, лишь с небольшим содействием обеих помощниц.

– Могу ли я надеть корсет?

И после одобрительного жеста начальника тюрьмы:

– Дайте мне также еще и мой тайник-корсет в кружевах… Подержите расческу…

В то же самое время она встала на колени у ног пастора. Он взял жестяную кружку, наполнил ее водой и вылил ее на голову Маты Хари, в то время как она, все еще стоя на коленях, продолжала причесываться.

Это было что-то вроде крещения. Я не понял эту церемонию у протестантки. Мне сказали, что это был специальный обряд у одной из сект лютеранства.

Помощницы зашнуровали на ее ногах красивые ботинки: почти все, что осталось от ее былой роскоши.

– Теперь мои перчатки.

Она их долго застегивала, тщательно. Потом ей передали шляпу.

– Так будет в порядке, не так ли, мэтр? – обратилась она к своему адвокату. – Но мне нужны мои булавки в шляпе.

– У нас их нет, – сказала младшая сестра Мари.

– Это запрещено правилами, – пояснил начальник тюрьмы.

Секретарь суда капитан Тибо выдвинулся вперед, с карандашом и листком бумаги в руке:

– Есть ли у вас признания, которые вы хотели бы высказать?

– Я? – встрепенулась Мата, как в гневе. – У меня нет ничего, о чем надо сказать вам, и даже знай я что-то, о чем следовало бы рассказать, именно вам я об этом и не сказала бы.

И она презрительно пожала плечами, с пренебрежением взглянув на офицеров».

Все это описание ничего общего с действительностью не имеет. Не говоря уж о том, что тогда, когда Мата Хари одевала свой последний наряд, из мужчин с ней оставался только доктор Бизар, а с пастором она вообще осталась наедине. Вопрос о беременности был вызван не будто бы прозвучавшим заявлением мэтра Клюне, а всего лишь являлся частью обязательной процедуры перед казнью.

Согласно закону, ей задали этот последний вопрос. Закон гласил: «Если приговоренная к смертной казни женщина заявляет, что она беременна, и врачебная экспертиза подтверждает это, казнь может состояться только после рождения ребенка». Поэтому осужденную спросили, не беременна ли она. Когда военный врач доктор Соке спросил, «есть ли основание предполагать, что она находится в положении», Мата Хари ничего не ответила. К тому времени она находилась в тюрьме уже восемь месяцев, так что вопрос звучал идиотски. Так что сведения, будто мэтр Клюне пытался спасти ее от расстрела, заявив, будто она беременна от него, – выдумка чистой воды. Естественно, ни в тюрьме, ни в здании суда у них не было никаких шансов уединиться и зачать ребенка. Поэтому вопрос о беременности был чистой формальностью, и спрашивающие заранее знали отрицательный ответ на него, поскольку не верили в непорочное зачатье.

Когда она выходила из камеры, начальник караула хотел взять ее за руку. Но Мата Хари раздраженно отстранила его руку. Она возмущенно воскликнула, что она не воровка и не преступница. Потом она взяла за руку сестру Леониду и направилась в бюро на первом этаже, которое называли «Авиньонским мостом». Теперь она передавалась в руки военных властей для исполнения приговора.