Матабар (СИ)

Туда, где собирались темные тучи, наполняясь неотвратимой свирепостью шторма, что те взращивали в глубине своих задумчивых сердец. Воздух становился все тяжелее, наполненный искрами бури, разворачивающейся в вышине; сама реальность, кажется, была пьяна от предвкушения.

Ардан почувствовал предательские липкие лапы страха, пронзившие его, стоило только увидеть бурлящий водоворот клубящейся тьмы, грозившей поглотить хрупкую красоту прерий. И все же, среди ужаса, в нем зародилась не менее яростная, чем у шторма, решимость — истовое желание противостоять буре и показать, на что он способен не только необузданной силе природы, но и глубинам собственной души.

Он жаждал противостоять вихрям, позволить ветру и дождю хлестать по нему, словно те были воплощением того страха, с которым он боролся с самого детства. Встретиться лицом к лицу с этой бурей означало встретиться лицом к лицу с самим собой и Ардан знал, что только так он сможет отыскать в себе нужные силу и стойкость.

— Что… дождь?

— Вроде сегодня должна была быть ясная погода…

И в этом мраке Ардан услышал имя, он потянулся к нему и встал рядом как равный. Презирая собственный страх и сомнения, Ардан взял это имя и вложил его в свой посох, после чего размахнулся, открыл глаза и выставил перед собой, произнеся слова, не имевшие звуков.

Деревянное навершие вспыхнуло ярким белым светом и, рассекая разом обрушившийся на прерии ливень, в сторону замершего в недоумении Давоса устремилась ледяная молния. Она ударила о его щит, заставив прогнуться изумрудные чешуйки, но так и не пробила их, а Ардан, зная, что не сможет долго удерживать концентрацию, взмахнул посохом и ледяная молния, повинуясь его воли, изогнулась плетью, после чего взмыла на несколько метров вверх и, как и огненный столб Давоса, обрушилась в стремительном вертикальном выпаде.

Щит Глеба затрещал, а затем и вовсе разлетелся на сотни мелких осколков, мгновенно истаявших в воздухе, а вместе с ними исчезла и молния, обернувшись водяной струей, окатившей и без того промокших всадников.

Сам же Арди, захрипев, отшатнулся и прислонился к лошади. По его лицу и телу текли ручьи пота, а сам он тяжело дышал и, если бы не кобыла, ставшая ему опорой, он бы точно свалился на землю.

— Клятая нелюдь! — выкрикнул Давос, после чего кристалл-накопитель в навершии его посоха замерцал зеленоватым свечением, зажигая совсем не щитовую печать.

Мелькнула темная тень.

Сверкнул клинок, приставленный к груди мага.

— Не забывай, вампир, — прошипел Глеб. — кому ты служишь. Стоит мне отдать приказ, и ты сама вскроешь глотку этого ублюдка.

— Ты прав, человек, — Цасара говорила так же буднично и спокойно, как и всегда. — И я даже не стану угрожать тебя убивать. Зачем мне это? Пройдут годы, Давос. Десятилетия. Ты забудешь то, что произошло. А я буду помнить. И ждать. Может двадцать лет, может больше. Ждать, когда у тебя появятся дети. Но я не стану убивать и их, зачем. Я буду ждать еще. Пока среди них не появится тот, кто станет твоему сердцу дороже всего. Ждать, когда он или она будут придумывать имя уже своему дитя. И тогда я вырежу его из утробы матери, вместе с сердцами обоих родителей, а затем принесу тебе. И ты будешь знать, что произошедшее — твоя уплата.

Давос какое-то время вглядывался в глаза вампира, после чего резко отвернулся и, пройдя мимо Цасары, подошел к Арди. Не смотря на последнего, маг отвязал от седла сумку с книгами и бросил ту на землю, после чего вскочил в седло.

— Еще раз подойдешь к моей лошади, — произнес он тихо. Так, чтобы услышал только Ардан. — и, поверь мне, эта шлюшка-мертвяк не поможе…

Раздался выстрел.

Арди, от неожиданности, рухнул на землю. Зазвучали крики, послышалось ржание лошадей, щелчки курков, а рядом с Арданом лежал Глеб Давос. Его побитые сединой волосы разметались по лицу, на котором навечно останется запечатлено выражение полного удивления. Навечно, потому что с дыркой от пули между глаз, откуда текла густая кровь, а по ту сторону на траве разлетелись сероватые, окровавленные ошметки, он вряд ли сможет продемонстрировать какую-то другую эмоцию.

Ардан, все так же не поднимаясь, посмотрел в сторону Цасары. У той дымилось дуло револьвера, который она, ловко крутанув на указательном пальце, вернула в кобуру и запахнула полу плаща.

— Проклятье! Срань Светлоликого! Демоны и ангелы! Звездный прах и мертвые шлюхи!

— А почему шлюхи мертвые? — спросил кто-то из всадников.

— Да, б**ть, потому что! — выкрикнул Йонатан, после чего повернулся к вампиру. — Цасара! Какого хрена? Как это понимать?!

От Ардана не скрылось, что в руках глава отряда сжимал какой-то медальон в форме черепа с несколькими рунами. Явно из языка Фае, но разобрать их из-за дождя не представлялось возможным.