Матабар (СИ)

— Это обычные люди, Арди, — произнес он с легким прискорбием, но не более того. — Их в Империи живет почти четыреста миллионов. Мы, маги, должны в первую очередь думать о…

— Обычные люди, — выдохнул Арди и, не дослушав мага, разжал руки.

Он вспомнил слова орка, посмотрел на немного ошарашенного Борскова, плюхнувшегося на землю.

« Обычные люди».

Юноша засмеялся. Так сильно, что едва не задыхался. Держался за живот и не мог остановиться.

Смеялся и плакал.

А может просто плакал.

Или просто смеялся.

Он вообще не понимал, что…

— Пойдем, малыш, — к нему из-за спины подошла Цасара. Она положила ему свою холодную, безжизненную ладонь на плечо и смех как-то сам собой стих. — Пойдем.

Она пошла куда-то в сторону холма, где, как заметил Арди, уцелевшие мужчины, вместе с остатками Плащей и Йонатаном, опирающимся на костыль, рыли землю.

Ардан забрался в вагончик Марта, забрал оттуда книгу и посох, после чего направился за вампиром. Цасара, если не считать несколько странных черных полос на лице и груди, выглядела лучше всех остальных.

— Не ходи за ней, здоровяк, — прозвучало за спиной. Он обернулся и увидел Марта, нервно теребящего край куртки. — Ты маг. И должен думать, как маг. А если пойдешь за ней… Не ходи.

Ардан не понимал, о чем говорит Борсков, но чувствовал себя так, как в тот день, когда делал выбор отпустить тролля и позволить тому съесть медвежат или рискнуть всем и броситься на помощь детенышам.

Он перевел взгляд на Цасару. Та молча стояла и смотрела в даль. Она не ждала его. Не звала. Ничего не говорила.

Ардан снова повернулся к Марту и тут же отвернулся опять. Ему было противно смотреть на этого человека.

Тяжело опираясь на посох, он догнал вампира.

— Это глупый выбор, малыш, — тихо произнесла она. — С ним тебя бы ждало простое и светлое будущее.

Ардан все так же молча продолжил подниматься на холм.

— Но теперь я вижу, что ты действительно правнук Арора, — едва слышно добавила Цасара.

Йонатан встретил его угрюмо, но без лишних слов протянул лопату. Вместе с остальными Арди до самого вечера копал могилы, а затем, когда родственники заканчивали с прощанием, закапывал тела, забрасывая их землей. У каждого захоронения из веревок и обугленных досок они складывали треугольники — священный символ Светлоликого.

Ардан старался ни о чем не думать. Копать, закапывать, вязать треугольники. И так по кругу. Никаких мыслей. Только рутинная работа руками.

Так что когда на небе снова засияли звезды он даже не помнил, как прошел этот день.

Вместе с остальными он стоял у свежих могил и вспоминал слова дедушки… прадедушки.

Его рассказы о том, как после смерти Матабар превращались в своих духов и продолжали жить в их форме в горах Алькады.

В школе же юноша узнал, что в религии Светлоликого души мертвых превращались в свет и на крыльях Вечных Ангелов возвращались к своему создателю.

Он размышлял над этим некоторое время, а затем Цасара увела его в сторону. Там они сели на землю вместе с кряхтящим Йонатаном, отложившим в сторону свой костыль и еще тремя Плащами — вот и все, что осталось от их отряда.

— Катерина? — позвал Йонатан.

— Да? — откликнулась стрелок.

— Пошути, что ли, как-нибудь.

— Это я легко! Заходят как-то раз в бар человек, дворф и эльф…

— Не надо! — резко перебил Йонатан. — я передумал…

Несколько минут они провели в тишине.

— Цасара.

— Что?

— Спой.

— Ты же знаешь, Иван, я это не люблю.

— Иваном звали моего отца, мертвяк. Спой уже.

Вампир подняла глаза к звездам и начала петь. И от этого звука у Арди сердце пропустило несколько ударов. Так, наверное, петь не мог ни один человек. Словно ветер звенел в горах, или реки шумели пенными гребнями, а может птица парила в вышине, скользя лишь по ей одной видимым тропам.

Голос Цасары нельзя было описать.

Лишь услышать.

И Ардан слушал.

Я воевал за родину и земли,

Что душу грели и ласкали взор.

Но нас в бою настигло поражение,

И горечь слез не смоет тот позор!

Теперь брожу я по степям и весям.

Служу тому, кто был моим врагом.

Но сердце рвет от застарелой боли —

Увижу ли когда-то отчий дом?

Видал моря я, горы и закаты,

Я слышал шепот ветра на песке.

Но не померкли шрамы от утраты

Любви и дома, что остался вдалеке.

Теперь брожу я по степям и весям.

Служу тому, кто был моим врагом.

Но сердце рвет от застарелой боли —

Увижу ли когда-то отчий дом?

Хотел бы я когда-нибудь вернуться

В тот край, где, знаю, меня ждут.

К любимым видам сердцем прикоснуться

Но годы, не замедлив бег, идут.