Матани

– Так ведь это, ребята из райцентра подогнали. В обмен на… Ну помнишь?

Сталик перебил его:

– Ну все, вспомнил. – Он затянулся бычком в последний раз и щелчком выбросил в сторону баскетбольного кольца. – Кислый, притащи велик, отдай пацанчику. Видишь, на что он готов ради него, чуть не убил меня, – он опять оскалился щербатым ртом.

Кислый отошел и вскоре вернулся. Он еще не докатил велосипед до нас, как разочарование комом сжало мне горло. Это явно был не он, не тот зеленый цвет, и модель другая!

– Это не мой велосипед, – наконец сказал я, изо всех сил стараясь не расплакаться.

Сталик затрясся в беззвучном смехе. Кислый и Вито, глядя на него, тоже стали смеяться.

– С тобой, пацанчик, не соскучишься! Точно не твой?

Я провел рукой по шероховатой, небрежно перекрашенной раме и отрицательно покачал головой.

– Ладно, неважно чей, – Сталик соскочил со стола. – Забирай велик, он нам особо не нужен. Кислый, проводи его, покажи, как на дорогу в город выехать, а то темнеет уже.

Он подошел, снял с жилистой руки кастет и пожал мне руку.

– А ты, пацанчик, ничего. Извини, что щеку поцарапал, но ты сам полез. Обращайся, если помощь понадобится. А хочешь, приходи к нам, будем вместе тусить. – Он ухмыльнулся и весело подмигнул, отчего стал похож на обычного дворового мальчишку. – Нам нужны такие отчаянные драчуны.

Я не стал уточнять, что не умею и боюсь драться, только неопределенно кивнул.

Через полчаса после того, как Кислый вывел меня из развалин старого города, я сел на подаренный велосипед и покатил вначале по тропинке, а затем по асфальту, ведущей от фабрики к центру города. Уже достаточно стемнело, но зажглись фонари вдоль дороги. К велосипеду я сразу же привык, как к родному, он ехал легко и как-то привычно. И лишь когда на подъеме перед кинотеатром послышался звук, как у трещотки, я резко притормозил, пораженный догадкой. Потом слез и, подкатив велик к фонарю, внимательно осмотрел. Это же велосипед Сарика, только перекрашенный!

Несмотря на позднее время, я помчался к нему и, оставив велосипед в подъезде, одним махом взлетел к нему на этаж. Дверь открыл дядя и встревожился:

– Что со щекой? Заходи.

Я помотал головой.

– Позовите, пожалуйста, Сарика, дело есть. Пусть спустится на первый этаж!

Дядя пожал плечами, а я, перепрыгивая через несколько ступенек, сбежал вниз, стеречь уже однажды угнанный отсюда велосипед. Яркий свет настенных плафонов переливался на хромированном руле и, тускло отражаясь на зеленой раме, весело помигивал на спицах и металлическом ободе колеса. Спустившийся в домашних тапочках Сарик кинул взволнованный взгляд на меня.

– С кем дрался, кто такой?

Я ничего не отвечал, а он посмотрел на велосипед, потом подошел к нему поближе и присел на корточки. Когда он наконец поднялся и повернулся ко мне, глаза его странно блестели.

Я почувствовал ком в горле и прокашлялся.

– В общем, я искал свой велосипед, а нашелся твой. Царапина на щеке ерунда, потом расскажу. Не знаю, кто его украл, но перекрасили плохо. Ацетоном можно снять, или…

Сарик вдруг сделал шаг ко мне и обнял. Наверное, потому, чтобы я не успел увидеть его слезы. Но я знал, что они есть, потому что мою щеку стало еще сильнее щипать.

Ангел

Бабушка распахнула шторы и проворчала:

– Сколько можно спать, день уже давно на дворе!

Утреннее летнее солнце ворвалось через щели в зеленых деревянных ставнях, широкими теплыми полосами освещая пляшущие пылинки в воздухе. Этот ритуал примерно с такими словами бабушка проделывала каждое утро, минута в минуту, руководствуясь большими часами с золотистым маятником, висевшими на стене в гостиной.

Комната, в которой спали я, младшая сестренка и две двоюродные сестры, отделялась от гостиной белой застекленной панельной перегородкой. Комната была продолговатой и короткой стеной соседствовала с кухней, через маленькое оконце с голубыми узорчатыми занавесками оттуда всегда проникали разнообразные запахи, и часто по утрам можно было угадать, что будет на завтрак.

Из гостиной дверь вела в большую прихожую, где впритык к окну стоял залитый солнцем обеденный стол, в левом углу прихожей находился умывальник с металлическим рукомойником и висящими на стене полотенцами. Сбегав в туалет во дворе и наскоро сполоснув лицо и руки, мы садились за уже накрытый стол, на котором неизменно каждое утро стояло деревенское масло, сыр, мацони, овощи, зелень, вареные яйца, свежеиспеченный лаваш, ну и мед. Все это было свое, за исключением масла и сыра (их бабушка покупала у соседей), и родители, навещавшие нас в деревне, всегда восторгались этим, в отличие от нас, детей. Я только-только вступал в подростковый возраст, сестры были младше меня, и деревенская еда вовсе не прельщала нас. Мы от нее носы воротили, какая-то она была другая на вкус, отдавала деревней и коровами.