Матани

Тут из родительской спальни раздался отчетливый кашель папы, и я, мигом влетев домой и захлопнув дверь, уже через мгновение лежал под одеялом, в спортивном костюме и кроссовках.

Утром мама с трудом растолкала меня, в школе я все уроки клевал носом, а придя домой, заявил, что устал и хочу спать. Мама, встревожившись, пощупала мой лоб на предмет температуры, я для верности добавил, что ничего кушать не буду.

– Так, никуда из дома сегодня не выходи! Я позвоню в музыкальную школу и предупрежу, что сегодня ты не придешь.

Я, стараясь прикрыть ликование, молча кивнул головой. Когда мама ушла, я притащил из балкона раскладную лестницу и приладил ее под антресолями. Там лежала бабушкина швейная машинка, закрытая деревянной полукруглой крышкой с маленьким замочком. Сняв крышку и нащупав в отсеке с нитками и пуговицами черную пластмассовую масленку с острым длинным наконечником, я слез с лестницы и пошел в коридор. Покапав маслом на петли, я несколько раз закрыл и открыл входную дверь, быстро, потом медленно – тишина!

Довольный собой, я вернул лестницу на место и провалялся на диване перед телевизором до позднего вечера, и в тот день уснул даже раньше, чем сестра.

Хотя под подушкой лежал будильник, призванный разбудить меня в час ночи, я его не услышал.

Наступили выходные, родители отвезли нас в соседний городок к бабушке в гости, с ночевкой. Дом у нее был хлебосольным, всегда открытым для множества гостей, и никто не указывал нам, что нужно и чего нельзя делать.

К сожалению, родители отвозили нас к бабушке не так часто, как хотелось бы, и обычно на один день, за исключением летних каникул, когда мы гостили там неделю или две; так что по воскресеньям праздник заканчивался, надо было возвращаться домой – утром снова в школу, а потом на ненавистную скрипку.

В понедельник ночью, полный решимости, я предпринял вторую попытку. Выскользнув из квартиры и бесшумно притворив дверь, я постоял немного, чтобы отдышаться. В подъезде, где по ночам не горела лампочка, было темно, сквозь высокие окна со двора почти не поступало света. Я подумал о том, что квартира же не будет заперта, так как я не догадался взять с собой ключ, и в нее может попасть кто угодно. Воображение живо начало рисовать воров и грабителей, смутные тени которых постепенно проявлялись по мере вглядывания в темноту. Решимость стала куда-то исчезать, поэтому я достал из кармана фонарик и посветил им вокруг. Все нормально, никого тут нет, но дверь все равно лучше запереть.

Пришлось на цыпочках прокрадываться обратно в квартиру и на ощупь искать в школьном портфеле, лежащем возле кровати, ключ с брелоком волка из «Ну, погоди!». Я бросил напоследок взгляд на сестру, и мне показалось, что она наблюдает за мной. Я подкрался поближе и наклонился, свет из окна показал мне выглядывающие из-под одеяла короткие волосы и лицо, неподвижные ресницы. Я расслабился, вытер пот со лба и вдруг вспомнил, что из-за волнений не взял кое-что приготовленное заранее для моего рискованного предприятия, самую главную вещь. Я отыскал это на ощупь во внутреннем кармашке портфеля и сунул в карман.

На чердаке под крышей я ориентировался как рыба в воде, дело в том, что мы сюда тайком часто забирались с Марселем и еще одним мальчиком с первого этажа, с кем я дружил. Под окном, выходящим из покатого потолка на крышу, был пятачок между бетонными балками, очищенный нами от строительного мусора. Тут у нас была своеобразная штаб-квартира по эротике, мы приносили с собой все, что удавалось добыть – журналы, открытки, фото, иногда и вовсе откровенного содержания, чтобы потом, сидя на деревянных коробках, разглядывать все и горячим шепотом обсуждать впечатления. Трофеи находилась в нашем общем пользовании и были спрятаны в тайнике, в труднодоступном углу чердака.

Включив фонарик, я прошел весь чердак до конца, по пути разбудив парочку голубей, которые здорово напугали меня. Пригнувшись из-за сужающейся над головой крыши, я подобрался к наклонному окну и, выглянув из него, увидел круглую серебристую луну между ветвями высокого тополя. Ухватившись за шершавую раму, я вылез на крышу. Дул слабый ветер, вовсе не холодный, но я сразу покрылся мурашками. На крышу мы ни разу не выходили, поскольку нас могли увидеть с улицы, к тому же у нас были другие заботы на чердаке. Внизу проехала машина, и я инстинктивно нагнулся, чтобы водитель меня не заметил.

Наклонная крыша была застелена кусками волнообразной черепицы, которая скрипела и подпружинивала под ногами. И хотя до края крыши было довольно далеко, мысль о том, что можно поскользнуться и покатиться, холодила ноги и руки. Буквально на четвереньках, цепляясь руками за края черепицы, я пробрался до невысокой стены, перелез через нее и очутился на плоской крыше музыкальной школы. Еще немного, и я спустился через узкое отверстие на чердак, включил фонарик и огляделся.