Математическая рапсодия

— Имя-отчество не совпадают, — озадаченно произнёс он, проведя пальцем по листу учётной книги.

— Это моя мама.

— Тогда вы не можете его забрать. Пусть мама сама придёт.

— Она не хочет. Но если потерпевшая — я, то почему я не могу? И там неправда всё.

— Девушка, ну вы поймите, — словно извиняясь, пояснил дежурный. — Правда, неправда — это ведь не мне решать. Мы любое заявление принять обязаны. И забрать его может только тот, кто подал.

— А что же мне тогда делать?

— Что, что… С мамой договариваться…

От этих слов Тошка почувствовала себя совсем беспомощной, бессильной что-либо изменить. На глаза невольно навернулись слёзы, она шмыгнула носом. Идя сюда, она была совершенно уверена, что стоит ей только расписаться где-то…

— Иван Ильич, — послышался вдруг у неё за спиной добродушный, чуть насмешливый баритон, — не узнаю тебя. Такую красивую девушку до слёз довёл.

Она обернулась. У двери, отряхивая от снега шапку, неторопливо расстёгивал блестящие пуговицы шинели ещё один милиционер.

— Что за беда стряслась? Чем милиция может помочь?

— Да вот, товарищ капитан, мать заявление подала — а она не согласна.

— Да-а, непростая ситуация… — новоприбывший с сочувствием посмотрел на вконец расстроенную девушку. — Ну, раз такое дело, пройдёмте-ка лучше ко мне в кабинет. Вместе покумекаем, как нам из неё выпутаться.

Пока он внимательно читал заявление, Тошке казалось, щёки её горят всё ярче и ярче: представить только, что за гадости там про неё написаны…

— Понятно… — капитан милиции убрал бумагу обратно в папку и сплёл пальцы в замок. — Прежде всего, если это ваш молодой человек уговорил вас прийти к нам…

— И вы тоже! — вскочила она на ноги и бросилась вон из комнаты.

— Да подождите же вы, подождите! Садитесь… Поймите, я обязан был задать вам этот вопрос. И вы на него уже ответили.

Она вернулась к столу.

— Извините… Я понимаю… Но почему я не могу прекратить всё это, когда мне уже шестнадцать?

Хозяин кабинета открыл её паспорт, улыбнулся и протянул ей его через стол обратно.

— Очень удачная фотография. Только получили? Поздравляю. Но дело в том, что юридически полная дееспособность наступает только с восемнадцати лет. Это не значит, конечно, что у вас самой нет пока вообще никаких прав. Но и родители ваши по закону тоже представляют ваши интересы. Как они их видят.

— И я ничего не могу сделать? Чем это ему грозит?

— Как в заявлении изложено, до трёх лет. Но это — чисто теоретически. На практике же, если потерпевшей больше четырнадцати, до суда очень редко доходит. Сообщаем по месту работы или учёбы — там разбираются в административном порядке.

— Но ведь мама выдумала всё. Почему я не могу написать своё заявление, как было на самом деле?

— Можете. Только заявления вашей мамы это ведь не отменяет. У вас претензий нет, у неё — есть.

— Тогда… — Тошка насупилась и тяжело задышала. — Я требую судмедэкспертизы… Или как там у вас это называется… И опровержения на этом основании.

— Хорошо, — капитан пододвинул ей чистый лист бумаги и ручку. — Так и пишите. Не знаю, насколько это поможет, но сделаем всё, что в наших силах.

∞

— Значит так, не будем тянуть время. Все знают, о чём речь, — на лице секретаря комитета комсомола явственно читалось желание поскорее развязаться со свалившейся на него неприятной миссией. — Вадим, что можешь сказать в своё оправдание?

Вопрос прозвучал риторически: ну какие тут могут быть оправдания? Очевидно, что решение уже принято — и вовсе не здесь. Осталось лишь официально оформить его, со всеми положенными реверансами и ужимками. Но помирать — так хоть с музыкой.

— Могу сказать, что не понимаю причин вызова меня на ковёр, — губы Вадима сложились в ироничную усмешку. — Устав запрещает комсомольцам дружить с комсомолками?

— Слушай, ну хорош комедию ломать, — с усталостью в голосе отмёл его ёрничание секретарь, — Мы здесь не для того собрались.

— Да? Ну а для чего тогда? Нет, Кир, серьёзно. Именно комедию мы тут сейчас и ломаем. Все дружно. И ты сам прекрасно это знаешь. Ладно, давай поговорим о чём-нибудь более содержательном. Например, о твоих пяти безотказных методах соблазнения первокурсниц, что ты в «Метле» на моём дне рожденья излагал.

Одна из присутствующих девиц непроизвольно хихикнула — но под грозным взглядом председательствующего тут же сделала каменное лицо, и в комнате воцарилась недобрая тишина.

— Мы сейчас тебя обсуждаем, — глаза Кира разве что молнии не метали, — так что потрудись не уводить разговор в сторону. Растление несовершеннолетних — это не устав ВЛКСМ. Это уголовный кодекс.

— Понятно. Хочешь сказать, окажись «пострадавшая сторона» не Антониной, а Антоном, вы бы меня ещё и в гомосексуализме обвинили, для полного комплекта?

— И обвинили бы! Если бы на тебя за это дело завели. Вадька, ну правда, кончай этот балаган. Себе ты в любом случае уже не поможешь.

— Балаган ты устроил. Верю, что не по собственной инициативе, а по указанию «старших товарищей» — но это мало что меняет. И о каком таком «деле» ты говоришь? Я что-то не припоминаю.

— Мы копию заявления получили, — голос Кира звучал уже не столь уверенно. — Будешь отрицать?