Математик Боя. Становление легенды

Дети загалдели, радостно оценив столь необычное, но заманчивое предложение, и Цубаки поспешил отвести их в сторону. Сенсома только головой покачал — ох уж и научит их Озин плохому. Хотя… лучше они от него узнают и будут контролировать все плохое в себе, как это делает он, чем станут хулиганами, вроде тех, кто задевает Дая в Академии. С последними, кстати, нужно что-то решать…

* * *

— Терпи, если хочешь стать настоящим шиноби, — сурово сказал Сенсома, сидя прямо на спине у Дая.

Ученик тяжело сопел, но дергался. Вес шиноби, сидящего на нем, был половиной проблемы — главной неприятностью был захват, в котором оказалась его рука. Сенсей без жалости выворачивал ее, и казалось, что она вот-вот сломается, стоит Даю лишь немного пошевелиться. В какой-то момент боль стала настолько сильной, что мальчик решился сделать последний рывок — гораздо хуже уже точно не будет, а так хоть появится надежда на контратаку.

Коротко рыкнув, Дай рыпнулся. Грустно хрустнув, рука сломалась.

— Молодец, — похвалил еле сдерживающего слезы ученика Сенсома. — Этот тест ты прошел. Цунаде!

Сенсома слез с ребенка и посмотрел на забавно семенящую к ним девочку. Внучка Первого Хокаге поступит в Академию Шиноби уже в этом году. И, судя по нахмуренным бровям и суровому взгляду, а также общей бледности, несмотря на решительный вид, окажется точно в тройке лидеров своего года.

Ага. Вместе с Джирайей и Орочимару.

Сын Второго оказался, во-многом, несносным ребенком. Он был капризен, болтлив, любил поспать, поспорить и поподглядывать. За кем угодно и где угодно. Несмотря на это, внутри мальчик был очень добр и самую чуточку одинок. Его не спасала любовь крестного отца — он хотел любви настоящего. Да и мать, кто бы и что не говорил, нужна каждому. Тем не менее, он не озлобился и вполне сносно общался с такими же детьми как он, даже не думая относиться к ним как к кому-то низшему чем он из-за своих денег и положения (ведь все считали его, по меньшей мере, внебрачным сыном Дайме). В свои пять лет Джи активно пользовался чакрой и даже начал уже проводить спарринги с Сенсомой. Он был очень активным в этом, хотя ему не хватало усидчивости для того, чтобы, например, изучить какой-нибудь боевой стиль.

Орочимару же, будто в насмешку над Джирайей, был полной его противоположностью. Он жил в приюте, но почти не общался с тамошними детьми, да и взрослыми тоже. Был тих, спокоен, трудолюбив. В меру любопытен. Его душа была полностью философской — он, порой, так глубоко погружался в рассуждения о том, что есть каша, что даже няни и воспитательницы приюта заслушивались до самого обеда. Единственное, в чем Джи и Орочи были абсолютно похожи — немалые успехи в контроле чакры для своих лет и ее солидные запасы. Порой Сенсома даже боялся, что дети оказались такими же перерожденными, как и он сам. Слава Ками — это было не так.

Цунаде была девочкой, и этим все сказано. Ладно, не все. Еще Цунаде жила с Мито и воспитывалась Мито. Причем, с учетом прошлых ошибок. Настолько, что на мать малышка Цуна уже не походила совсем, никак и ни капли. Лишь внешне немного. Уже в пять лет девочка заинтересовалась медициной и вот уже неделю каждое утро сидела на полигоне под номером двадцать четыре, дабы быть готовой помочь поранившемуся Даю (Сенсоме она сказала, что тот взрослый и сильный, а значит усложнять ей жизнь и раниться не должен).

В том, что Сенсома сломал Даю руку, была и ее заслуга. Перерожденный хотел ее проверить.

— Ты жесток, дядя, — безапелляционно заявила девочка, подходя и вытаскивая из сумочки бинты. — Бедный Дай! Ты хочешь плакать? Поплачь чуть-чуть — так будет легче. Мне бабушка говорила.

— Спасибо, Цуна, — сквозь текущие непроизвольно слезы поблагодарил Дай. — Но я должен терпеть. Иначе мне придется плакать еще больше и чаще. Так говорит сенсей.

— И сенсей не ошибается, — авторитетно заявил Сенсома, которому вдруг стало неловко. — Это было необходимо…

— Вот расскажу я все бабушке — она тебе тоже что-нибудь сломает! — пообещала девочка. — Ой! Ты ему руку сломал прямо посередине кости! Она же месяц заживать будет! Месяц!

— Вообще-то дольше, если ирьенины не будут вмешиваться, — все так же смущаясь буркнул Сенсома. — Но ты, конечно же…

— Пойдешь в госпиталь! — решила Цунаде, фиксируя пострадавшую руку мальчика на груди. — Скажешь, что у тебя закрытый перелом второй степени. Чакру в руку не давай. На занятия в Академию не ходи!

— Ходи! — возмутился Сенсома так сильно, что даже повернулся к детям и склонился над ними. — Еще как ходи! Я тебя не отпускаю!

— А я… — Цунаде запнулась. — А я отпускаю! И не смотри на него так, дядя! Бабушка говорит, что если дурак будет бегать, пока не устанет, то Дай — идиот! Он бегает, пока ему не скажет перестать тот дурак, что бегал, пока не устал!

— А ну цыц! — скомандовал Сенсома. — С Мито-сама я еще поговорю, а ты быстро прекрати обзываться! Или я запрещу тебе ходить в гости к Джи!