Матери

Сам же Грэм надеялся, впрочем не очень-то в это веря, что она по глупости уехала из Канзаса куда-нибудь далеко-далеко, как ей всегда хотелось. Иногда он представлял, как Тесса гуляет по улицам Парижа, радостная и счастливая, и он сожалел, что так и не успел отблагодарить ее за все, что она для него сделала.

Мать, разумеется, не знала, где он сейчас. Он не стал ей ничего говорить, когда они в последний раз общались по телефону. Прежде чем попрощаться, он не забыл пригласить ее на день рождения Альмы, хотя понимал: это напрасный труд, даже если она и пообещает подумать. Но в глубине души он не мог на нее за это обижаться. Ей требовалось еще какое-то время, чтобы наконец смириться с той потерей. Ему казалось, что после переезда в Чикаго она сильно изменилась. Стала более веселой, жизнерадостной – словно помолодела. Норма уже несколько месяцев работала в небольшой местной газете и жила в прекрасной квартире напротив Миллениум-Парка, которую обставила совсем не так, как их дом в Канзасе, а в более современном стиле. Синди полностью поправилась после нападения, хотя его следы еще были видны на ее лице, и все у нее как будто постепенно наладилось, хотя она стала явно более пугливой, чем раньше, словно постоянно ожидала, что за углом ее подстерегает угроза.

Когда Грэм перезванивался с матерью, они почти не говорили о Томми. Впрочем, Грэм не терял надежды, что в один прекрасный день тот объявится как ни в чем не бывало. В последний раз, когда он видел его во сне, Томми снова оказался на кукурузном поле за домом и звал его издалека, но разглядеть брата ему никак не удавалось. Тогда он пошел на его поиски и нашел в глубокой яме, совершенно круглой, которая, похоже, образовалась после падения метеорита. Томми предстал перед ним в обличье маленького мальчика, хотя говорил с ним голосом подростка, умоляя вытащить его из ямы. Но что-то затаившееся под землей держало его за ноги.

Грэм внезапно проснулся – в ушах его все еще звучали крики брата, которые вскоре были заглушены воплями двух алкашей, устроивших потасовку на улице.

Вечером Грэм с Гленном отправились на реку и устроили там импровизированное барбекю, решив пожарить мясо с сосисками; из смартфона Гленна, лежавшего в траве, через маленькую портативную колонку звучала музыка.

Грэм открыл банку холодного пива и стал пить, вглядываясь в противоположный берег, в то время как смартфон выдавал композиции из его любимого альбома «Saeglopur» исландской группы «Sigur Rós». Гленн подпевал, стоя на коленях у костра. Грэм лишь недавно осознал, что у Гленна совершенно дивный голос, и теперь подбивал друга примкнуть к какой-нибудь рок-группе. Но тот, казалось, не воспринимал это всерьез: он с головой погрузился в пьесу, в которой ему вскоре предстояло впервые сыграть, в небольшом театре в центре Сохо. Две недели назад Эмбер с Грэмом побывали на репетиции – Гленн буквально блистал на сцене.

Они принялись за еду, усевшись вдвоем по-турецки, лицом к реке, а потом пили пиво с ледяной водкой и почти не разговаривали, будто робея перед картинами дикой природы, где чувствовали себя чужаками.

Гленн, который все никак не мог согреться, прибрал за собой и направился обратно в дом.

Грэм тоже встал, но не пошел следом за ним, а, насвистывая, двинулся вдоль берега, ступая босыми ногами по холодной воде и как бы бросая вызов реке, – дескать, меня ты не возьмешь.

Когда он выбрался на высокий берег, ему показалось, что по реке плывет против течения лодка, а в ней стоит человек.

От неожиданности Грэм, будучи под хмельком, пошатнулся и упал навзничь.

Устремив взгляд в небо, усеянное крапинками звезд, он рассмеялся и на мгновение зажмурился, потому что после выпивки у него закружилась голова.

Он мог бы со спокойной душой здесь и уснуть. В этой великой тишине, в этом царстве растений. И проснуться только под утро.

Вдруг совсем рядом послышались шаги, тихие-тихие. Вслед за тем над ним вырос силуэт – нечеткий, словно в дымке, и тем не менее Грэм разглядел его улыбку, сиявшую так же ярко, как висевшие в небе звезды.

Гленн крикнул с крыльца, что скоро начнется фильм. Грэм растерянно выпрямился, однако никого рядом не обнаружил – видение как будто растворилось в воздухе. Он повернулся к Гленну и подал знак, что идет, хотя вовсе не был уверен, что сможет досмотреть кино до конца.

Завтра утром им предстояло возвращаться в Нью-Йорк. Вечером они соберутся втроем у себя, на одиннадцатом этаже дома с видом на Гудзон.

Грэм встал, отряхнул джинсы и смахнул со щиколоток капли воды из Теннесси, которые тут же впитала земля.

Затем, глубоко вдохнув свежего лесного воздуха, он вышел на дорогу, что вела к дому.

Хейли

Он плакал не унимаясь. Если бы не усталость, Хейли вышла бы на балкон и вылила ему на голову ведро холодной воды.

Пятилетний Бастиан был сыном их соседей снизу, испанской четы, вечно ходившей с насупленным видом, которая едва с ней здоровалась, когда они встречались на лестнице. Соседи часто оставляли сынишку на террасе, когда бранились дома. И тогда он ревел без удержу.