Ситуация была усугублена тем, что наш юрист по оформлению сделки о покупке дома, не подготовил все необходимые бумажки-документы. Я не хотела добиваться возврата депозита через суд, чувствуя, что и Дон поступил бы так же. Ничего не решалось, казалось, все дела были погружены в чёрную патоку. Это была какая-то энергия, которая, казалось, заключила нас в свои цепкие объятья и не отпускала.
Ничего у нас не получалось, особенно у меня. Дон тоже ощущал себя идиотски, хотя в общем и целом, со стороны ничего не было заметно. Джим занимался своим здоровьем и день за днём восстанавливал его.
Меня тревожило состояние Дона, даже не знаю почему. На той стадии его душевной болезни симптомы были едва заметны. Он просто чувствовал, что ничего не получается, он старался преодолеть это и заставлял себя работать, прокручивая в голове самые худшие сценарии. Всю свою жизнь он был очень тщателен в своих делах, осторожен в сделках, и в смене дома, переезде, не было ничего необычного, дома мы, американцы, меняем часто – в общем, его нормальная реакция на ситуацию была в общем-то нормальна. Раз не получается с покупкой понравившегося нам дома – нам надо переезжать куда-нибудь в другое место. Но месяц за месяцем, просматривая варианты в Атланте и в том месте, где мы жили, мы не могли найти ничего, что бы устроило Дона. Сейчас я бы назвала этот период времени «медленным осознанием того, что всё идёт не так, всё становится хуже и хуже». Как всегда, в таких случаях, я начала искать помощи: старалась чаще говорить и искала общения. Дон отвечал мне возрастающей замкнутостью. Он утвердился в мысли, которая единственно казалось ему верной: нам надо найти правильный дом, а все варианты, что мы находили были неправильными.