Материалы к альтернативной биографии

   Для большей верности взяла конфету и поднесла ему так, как он тогда учил. Он уставился на шоколадную ракушку, нахмурился и выпалил: "Нет! Не хочу!". Посмотрел на меня сурово, искоса, но левый угол его рта обнадёживающе дрогнул: "Вот наемся лучше чеснока - и помру молодым!".

   Старый добрый коронный заскок!

   - В твоём лице род вампиров потерял бы самого уникального представителя - теплокровного, отражающегося в зеркале, не боящегося солнца, одарённого музами и любимого людьми.

   - Значит, не стану есть чеснок.

   Я подсела к нему, ласково глядя на его опущенные веки.

   - Ты меня узнал?

   - Да. По волосам. Это самое особенное в нас. Подумай только: каждый волосок имеет свой неповторимый цвет и длину, а число их на твоей голове знает только Господь Бог. Дело в том, что в луковичке, из которой растёт волос, живёт ангел. Для него это вроде телепатической антенны, чтоб связываться с Небом и сообщать Туда о тебе. Опытные вампиры умеют перехватывать эти сигналы, беря волосы человека в рот. Ещё так можно читать чужие мысли.

   - А ты умеешь это делать? Прочти мои, - я выбрала прядь и поднесла к его губам.

   Взял, склонил голову, словно прислушиваясь к вкусу, отвёл языком в сторону и сказал:

   - Ты хочешь спросить.

   - Верно.

   - Но не о том, как меня называли в детстве.

   - Нет-нет.

   - И не о том, как я потерял невинность.

   - Отнюдь.

   - И не о том, люблю ли я по-прежнему свою жену.

   - Боже упаси!

   - Ты хочешь знать, чем я болею.

   - В яблочко!

   Вздохнул, вынул изо рта мои волосы. Странно: их кончики как будто поседели.

   - Почти не ем. Почти не сплю. Не могу... А усну - такие ужасы снятся, что не пересказать. Если провести на ногах трое суток, непременно случится нарколептический приступ, вот как только что. Раз в сорок лет меня валит падучая, а в прошлом году случился солнечный удар - в ночь с 3 на 4 мая...

   - И так миру открылось "Солнце бессонных"?

   - Угу.

   - Нет худа без добра.

   - Добро из четырёх строк ценой в две недели головной боли - это уже сквернейшая диспропорция. Впрочем, я недавно сочинил другое, длинное.

   Он прочёл мне своё новое творение, но отказался записать. Потом я попросила что-нибудь сегодняшнее, зная, что он сочиняет даже во сне. Отстранился, качнул головой:

   - Я не могу,... - сказал Финдлей,... и Мойна не вступила в брак... Сколь ты ни злись, сколь слёз не лей, исхода нет, всё будет так... Из вереска не то что мёд - и дёготь будет не хорош. Другой любовь свою найдёт. Ты ж и насмешки не найдёшь...

   Тут я быстро сунула ему в рот конфету. Он так вздрогнул, что я испугалась: не поперхнулся бы. Всё его лицо застыло маской недоумения с оттенком обиды; на левой щеке всплыл бугорок. Джордж боязливо потрогал его, словно набитую шишку, потом раскусил, стал медленно-медленно жевать.

   Потеряв последний страх, я погладила его по волосам, слегка почесала за ухом.

   - Мэри... - ... - ... - ... - ... чисто между прочим - - - - - ты меня любишь?

   - Люблю. Но эта любовь - бескрыла.

   - ... Ничего. Бескрылая любовь лучше безрукой и безногой дружбы. Я мечтал о любви. Следуя завету "возлюби ближнего, как самого себя", я стал мизантропом; пытаясь компенсироваться эросом, - погубил свою репутацию. Но не душу! Нет! Это - самое главное, что ты должна им обо мне сказать...

   А дальше я сам.

   Как там наша племянница? Почему я называю её так? Потому, во-первых, что мы с тобой - брат и сестра, а во-вторых, что она - из нашего племени - племени беззаконных изгнанников! Проведай её поскорее. Спасибо, милая.

Астарта

Я скажу тебе тайну жены сей и зверя

Откровение

 

   Вошла Джейн и спросила:

   - Зачем вы это сделали?

   - Так. Люблю готику.

   - Любишь готику?!... - она разинула глаза, готовясь проглотить ими мои, схватила меня за этот треклятый белый галстук, дёрнула к себе и впилась зубами в мою верхнюю губу.

   Тут мои собратья обычно ставят точку на ближайший час. Что ж, им, верно, не приходилось стелиться на грязном дощатом полу в кромешной темноте, чувствовать, как во всём теле боль, истекающая от рук и ног, пытается взять штурмом оба мозга, но вновь и вновь отбрасывается куда-то в рукава и подмётки, гонимая волнами восторга; им не случалось переживать то, что ведомо лишь святым мученикам: сквозь этот мрак - сияние, и в нём соединение со всеми когда-либо любимыми людьми, которые суть Некто Единственный; верно нет, если они могут об этом молчать.

   Спустя несколько мнимых лет я увидел Джейн со свечой в руке, произносящую:

   - Хочешь ещё чего-нибудь?

   - Разве я уже чего-то хотел?

   - Ясно. Хочешь поскандалить.

   - Ничуть. Я понимаю, как трудно на твоём месте сказать что-то толковое.

   - На твоём - тоже!

   - Согласен. ... Я не кричал?

   - Нет. ... А я?

   - Я не слышал.

   Беседа выравнивалась:

   - У меня были подозрения, что от мужчин, дающих в руки женщины хлыст, тебя отделяет только гордость.

   - А я не сразу отнёс тебя к числу дамочек, вышивающих на своих платках: "Хочу ребёнка от лорда Байрона!".

   - Я бесплодна.

   - Тем страшней смотреть на твой платок.

   - ... А если бы вдруг нас застала миссис Шелли?

   - Застала? Разве не сама она тебя ко мне послала - хм! - с особым поручением?

   - Чтооо!!?