Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Цветёт и пахнет вся Европа,
У нас же смрад, спасенья нет.
Читатель ждёт уж рифмы «розы», —
Так получи её, эстет!..

В некоторых случаях используется довольно сложная игра: вместо ожидаемого подсказываемого рифмой непристойного слова предлагается другое, которое тут же рифмуется с вполне пристойным, отчего читатель чувствует себя одураченным:

Себя от старости страхуя,
Вошли в Госстрах четыре… деда.
Они пришли после обеда,
О бренной юности тоскуя.
В ночной тиши на водной глади
Стиль брасс показывали… девы.
Они резвились, словно евы,
На водной глади в Ленинграде.

В следующем четверостишии автор как бы пытается идти по тому же пути, но в конце притворяется, что «не выдержал стиль»:

У виноградника Шабли
Пажи принцессу у…видали.
Сперва сонеты ей читали,
Но позже всё же уебли.

Анекдот:

Конферансье – залу: Шарада. Первый слог – это то, что нам всем столько лет обещали. Второй – это то, что мы в конце концов получили. А в целом – это моя фамилия. Как меня зовут?

Зал (хором): Райхер!

С определёнными оговорками к этой функции можно отнести инвективную лексику в современной поэзии, сознательно насыщенной вульгаризмами, эпатажным языком улицы. Именно такой язык кажется наиболее естественным певцам хулиганства как образа жизни, бардам карнавала, вовлекающим в свою орбиту всех, находящихся вблизи. Есенин хотел «луну из окна обоссать».

У Тимура Кибирова:

Это всё моё, родное,
это всё хуё моё!
То раздолье удалое,
то колючее жнивьё.
То берёзка, то рябина,
то река, а то ЦК,
то зека, то хер с полтиной,
то сердечная тоска!

У И. Иртеньева:

Какая ночь, едрить твою!
Черней Ремарка обелиска.

16. Важная функция инвективы – сбить противника с толку, отвлечь его внимание от чего-то, что необходимо скрыть, например, собственный страх или уязвимость. Как известно, лучший способ отступления – наступление. Пример из рассказа А. П. Чехова:

– Кто тут?

– Я, батюшка, – […] отвечает старческий голос.

– Да кто ты?

– Я… прохожий.

– Какой такой прохожий? – сердито кричит сторож, желая замаскировать криком свой страх. – Носит тебя здесь нелёгкая! Таскаешься, леший, ночью на кладбище!

Такое желание «ошарашить», чтобы получить известный выигрыш во времени, часто приводит к необходимости употребления очень грубых инвектив, особенно связанных с упоминанием родственников, а также наиболее древних, ныне попавших в разряд вульгарных, жестов типа фиги, задирания подола платья, обнажения нижней части тела и проч.

Это очень древняя традиция. В определённой степени подобные жесты и восклицания идут от шаманских ритуальных плясок и выкриков. У эстов инвектива помогала при нежелательной встрече. Брань могла сопровождаться плевком. Русского лешего тоже можно было отогнать матом. Пример из романа В. Астафьева:

Поймав себя на том, что он думает о шаманке как о живом, на самом деле существующем человеке, Коля громко кашлянул, нарочито грязно выругался, плюнул под ноги пренебрежительно и поспешил к зимовью.

Как видим, перед нами что-то вроде своеобразного оберега. В смягчённом виде эту традицию можно усмотреть среди детских дразнилок. Что-то похожее встречается в современной тактике спортивной борьбы.

17. Очень близка к этой функции функция инвективы как средства передачи оппонента во власть злых сил. Речь идёт о выражениях типа «Чёрт бы тебя побрал!», «Иди к чёрту!», английский «Go to hell!», немецкий «Zum Teufel mit dir!», итальянский «Va a diavolo!» и другие подобные. Вульгарные варианты строятся главным образом по модели «Иди ты в…», «Иди ты на…» и тому подобное В них можно усмотреть обвинения мужчины в принадлежности к женскому полу, гомосексуализме и прочие.