Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации

Атмосфера наших обыденных человеческих взаимоотношений перенасыщена грубостью […] на улице норма, когда женщина говорит другой женщине, случайно заслонившей ей витрину, непристойные слова, норма, когда матерятся дети октябрятского возраста…

Даже учитывая, что автор несколько сгустил краски (всё-таки о подобной «норме» говорить пока рано), следует отметить, что и в самом деле такое поведение женщин и детей начинает шокировать всё меньше и меньше.

Нечто подобное отмечается в англоязычных культурах и некоторых других. Можно предположить, что этому в немалой степени содействует общее сокращение рождаемости и отрицательное отношение общества к многодетности в развитых странах: такое изменение общественной морали уравнивает женщин и мужчин в том смысле, что женщинам теперь труднее утвердить свою женскую природу.

Охранительная функция инвективы в своём первозданном виде, безусловно, вышла из употребления в большинстве национальных культур. Однако и здесь всё не так просто: общеизвестно, что здоровая критика всегда способствует развитию, совершенствованию явления, а не его гибели. Можно считать, что эта функция всё же сохранилась, хоть и в изменённом виде. Именно поэтому западноевропейские политические деятели нередко предпочитают не обижаться даже на очень злые карикатуры или анекдоты, направленные против них. Их главное пожелание редакторам газет и журналов: «Пишите что угодно, только, главное, не переврите мою фамилию!» редакторы, в большинстве, именно так и поступают, правда, грубая инвектива в таких случаях редка.

Функция инвективы, о которой можно говорить как о «набирающей очки» – междометная. Инвективизация речи увеличивается, в результате резкость инвективы стирается, девальвируется, а значит, она превращается в междометие, эмоционально насыщенное восклицание.

К вопросу об ассенизации

Выше были перечислены особенности инвективного словоупотребления, которые делают его необходимой частью человеческого общения. Означает ли это, что перед нами исключительно положительное явление, и все возражения против него беспочвенны? Разумеется, нет, отрицательных черт здесь более чем достаточно. Поэтому согласимся, что перед нами комплексный и многозначный феномен, требующий серьёзного изучения.

Необходимо прежде всего ответить на вопрос, желательно ли в принципе переводить наши агрессивные желания в их словесный вариант. Очевидно, что ответ может быть только положительным. Вот что было написано более ста лет назад в одном английском медицинском журнале:

Человек, которому вы наступили на мозоль, либо вас обругает, либо ударит; обращение к тому и другому сразу происходит редко. […] Так что верно мнение, что тот, кто первым на свете обругал своего соплеменника, вместо того, чтобы, не говоря худого слова, раскроить ему череп, заложил тем самым основы нашей цивилизации.

Согласимся с автором этого остроумного наблюдения: оно, конечно, неприятно, если вас обругают, но если вам предстоит выбор между быть обруганным или получить по голове обломком кирпича, ваш выбор можно с уверенностью предсказать. У нас, кстати, есть старинная пословица: «Бранятся, на мир слова оставляют». Здесь, как видим, слово «брань» использовано в своём прежнем значении побоища («поле брани»), а «слова» подразумеваются бранные. Имеется в виду, что бранные слова уместны во время «мира», то есть отсутствии физической агрессии. В современном выражении эта пословица означает примерно следующее: «Когда воюют, не до разговоров, а в мирное время вражда выражается словесно».

В то же время социальная значимость инвективы не ограничивается только ролью относительно безопасного заменителя физического воздействия на оппонента. Большинство наиболее резких инвектив представляет собой наименования предметов и действий, объективное существование которых вынуждает упоминать их или обсуждать.

Таким образом, создаётся парадоксальная ситуация: с одной стороны, жизнь требует обсуждения определённых проблем, связанных с функциями человеческого организма, но с другой – все соответствующие понятия жёстко табуируются.

Выход находится в остроумном использовании возможности своеобразного раздвоения определённых понятий на священную и обыденную ипостаси. В языке это существование двух или более имён для одного и того же понятия с разделением функций каждого имени, то есть как существование отдельного имени для священного аспекта понятия и отдельно – для обыденного.