Вдумаемся в эти точные слова. Обращение к инвективе есть признание говорящим своего психологического банкротства, капитуляция перед ситуацией вместо овладения ею.
До победного конца?
Очевидно, что такая противоречивость самой ситуации инвективы приводит к тому, что на протяжении неопределённо долгого времени общество будет ожесточённо бороться с инвективизацией речи, с одной стороны, справедливо усматривая в инвективе серьёзную опасность своему благополучию, а с другой – подсознательно ощущая, что вовсе без инвектив оно тоже не может нормально функционировать.
Борьба с инвективным словоупотреблением необходима и желательна, и общепринятые формы этой борьбы – общественное осуждение, кампании против сквернословия в прессе, цензурные ограничения, соблюдение соответствующих законодательных актов – оказывают определённый сдерживающий эффект. Вместе с тем из сказанного выше вытекает, что
Однако означает ли сказанное, что инвективное общение всегда будет иметь точно такой же вид, что сейчас? Существует ли какая-либо более безопасная альтернатива как средство превращения агрессии во что-либо более приемлемое?
Увы, ответ может быть только отрицательным. В любой национальной культуре людям необходимо выразить отрицательные эмоции. А как их выразить, решает каждая культура сама, и сама она выбирает для этого средства. Главное, чтобы эти средства выразили желаемую эмоцию.
Ниже ещё будет показано, как сильно культуры могут в этом плане различаться, но его суть всё равно будет одна и та же. И если, условно говоря, какая-нибудь культура вместо того, что в переводе соответствует русскому мату, предпочтёт какое-нибудь «Серый волк!», то восприниматься этот «волк» будет точно так же, как мат в русской культуре: грубо, вульгарно, нецензурно. А что русскому это ругательство покажется смешным и очень слабым, носителю данной культуры абсолютно безразлично. И считать его более вежливым, чем русского, просто глупо.
«К сердцу прижмёт – к чёрту пошлёт»
В большинстве культур эмоционально нагруженные слова «отрицательного толка» встречаются в речи гораздо чаще, чем «положительные». Понять такую асимметричность нетрудно: общеизвестно, что отрицательные, мешающие стороны бытия воспринимаются человеком намного острее, чем положительные, способствующие комфорту факторы, которые рассматриваются как естественные,
Но всё равно нам необходимы средства для выражения и тех, и этих эмоций. И вот тут мы подходим к одному из важнейших философских понятий: противопоставлению любви и ненависти, хорошего и плохого, а в религиозном плане – Бога и дьявола. Без второго члена этой пары не может быть и первого. Помните, как это объяснил булгаковский Воланд Левию Матфею:
Ты произнёс свои слова так, будто ты не признаёшь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твоё добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с неё исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. […] Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и всё живое, из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом?
С Воландом нельзя не согласиться. Мы не знали бы, что такое свет, если бы не было тьмы, с которой свет можно сравнить. Нельзя вообразить любовь без ненависти, жар без холода, доброту без зла. Это всё полярные противоположности, которые у людей проявляются в виде душевных движений