Материя

— Безымянный, — раздался такой же приглушенный ответ. — Я взял это имя. Оно нравится мне сейчас, пока мое истинное имя не вернется ко мне.

— Но что ты такое на самом деле?

— Вуаль, — шепотом ответил голос. — Я — Вуаль, я — Мантия. Мы сделали то, в чем ты прожил всю свою жизнь, принц.

— Вы сделали Сурсамен?

— Да. И все те миры, что вы называете пустотелами.

— С какой целью?

— Окружить галактику полем. Защитить. Это всем известно, принц.

— Защитить от чего?

— А ты как думаешь?

— Я не знаю. Ты не хочешь отвечать на мой вопрос? От чего вы хотели защитить галактику?

— Ты не понимаешь.

— Тогда объясни, чтобы я понял.

— Мне нужны остальные мои части, мои осколки. Я снова стану целым и тогда смогу ответить на твои вопросы. Эти годы были долгими и суровыми для меня. Столько прошло, столько утрачено. Столько всего, чего я стыжусь. Краснею от того, что знаю так мало, помимо воспринятого от устройства, которое позволяет мне говорить с тобой.

— Краснеешь? Ты можешь краснеть? Да? Кто же ты — там, внутри?

— Я часть целого. Я, конечно, не краснею. Это перевод. Я говорю с тобой на вашем языке. С октами — на их языке, а потому совсем по-другому. Все есть перевод. Да и может ли быть иначе?

Орамен тяжело вздохнул и пошел прочь от Саркофага. Окты вернулись на прежнее место перед окном.

На дне камеры — чуть поодаль от внешнего круга благоговеющих октов — Орамен вступил в беседу с Поатасом и Лератием. Пока он стоял на лесах, прибыли еще два специалиста по октам — они позевывали — и кое-кто из недавно набранных советников.

— Господа, — объявил Поатас, подаваясь вперед на своем стуле и опираясь обеими руками на трость, — наступил важнейший исторический момент всегалактического значения.

— Вы думаете, что там, внутри, — Вуаль? — спросил Орамен.

Поатас нетерпеливо взмахнул рукой.

— Ну, не Мантия как таковая. Это маловероятно.

— Но возможно, — вставил Лератий.

— Да, возможно, — согласился Поатас.

— Тут, вероятно, задействован механизм статического равновесия или что-то сходное, — предположил один из специалистов помоложе. — Даже петля времени. — Он пожал плечами. — Нам известно о таких вещах. Говорят, что Оптимы способны на такое.

— Настоящая это Мантия или нет, на практике не имеет никакого значения, хотя, повторяю, мне это кажется маловероятным, — сказал Поатас. — Если эта машина не вышла из строя, смогла пробудиться по прошествии такого длительного времени, то она наверняка создана кем-то из Оптим! Она покоилась здесь десятки, а то и сотни миллионов лет! Само подобное событие — обнаружение разумных, способных к общению и столь древних сущностей — случается в Большой галактике, может быть, раз в миллион лет! Мы не должны сомневаться! Если мы промедлим, нарисцины или мортанвельды отнимут у нас артефакт. Но даже если не отнимут, скоро вернется вода и затопит, снесет все то, о чем мы можем только догадываться! Понимаете, насколько все это важно?! — Поатас сильно нервничал, все его тело было напряжено, на лице появилось мучительное выражение. — Мы топчемся на грани того, что может прогреметь по всей цивилизованной галактике! Мы должны ударить! Мы должны сделать все, что в наших силах, иначе мы потеряем эту бесценную возможность! Если мы начнем действовать, то будем жить вечно! Все Оптимы узнают о Сурсамене и Хьенг-жаре, о Безымянном Городе, о его единственном Безымянном обитателе, о всех нас!

— Мы тут все время говорим об Оптимах, — сказал Орамен в надежде проявить спокойствие и практичность и тем утихомирить Поатаса. — Может, нам следует подключить их? Мне представляется, что мортанвельды — тот народ, к которому имеет смысл обратиться за помощью.

— Они заберут это себе! — воскликнул Поатас с мучительным выражением на лице. — Мы его потеряем!

— Окты уже наполовину забрали его себе, — заметил Дроффо.

— Они здесь, но они не хозяева положения, — настороженно сказал Поатас.

— Я думаю, они станут хозяевами, как только захотят, — гнул свое Дроффо.

— Нет, никогда! — проворчал Поатас. — Мы работаем с ними. Они предлагают нам помощь.

— У них практически нет выбора, — сказал Орамену Лератий. — Они боятся, что нарисцинам не понравятся их действия. А вот кого могут опасаться мортанвельды?

— Других Оптим, я так думаю, — сказал Орамен.

— Которые могут разве что выразить свое сверхцивилизованное неодобрение, — презрительно бросил Лератий. — А какой в нем прок?

— По крайней мере, им может быть известно, с чем мы имеем дело, — предположил Орамен.

— Нам это уже известно! — чуть не прокричал Поатас.

— Возможно, у нас уже нет времени, — сказал Лератий. — Октам незачем сообщать кому-то об этих делах. Однако сведения скоро просочатся, и тогда сюда могут нагрянуть нарисцины или даже мортанвельды. И потому я, — старший специалист посмотрел на Поатаса, который, казалось, сейчас лопнет, — согласен с моим коллегой, ваше высочество. Мы должны продвигаться с максимальной скоростью.

— Должны! — проорал Поатас.

— Успокойтесь, Поатас, — сказал Лератий. — Мы не можем бросить кого-то еще на три других куба. Новички будут мешать старым работникам, которые прекрасно знают, что нужно делать.