Материнский инстинкт (СИ)

— Страшно звучит, но в годы войны я была по-настоящему счастлива. Мой отец был горбун, да ещё и хромой, поэтому на фронте ему делать было нечего. Мать страдала эпилепсией, тогда её называли припадочной. Радости в этом мало, но именно из-за этого они остались в городе и жили в этом доме. У меня была сестра, чуть младше меня, брат-подросток и ещё двое малышей — брат и сестричка. Крепкая любящая семья. А потом началась жуть. Я была старшей и уже в четырнадцать работала. Тогда все, кто мог, работали. — Она замолчала, справляясь с эмоциями и спустя минуту снова заговорила: — Их похитили. Кто и зачем — не понятно. Кому нужны были дети в тяжёлые послевоенные годы? Для чего? Родители не оправились от этого горя. Однажды я вернулась домой и не застала их. Искала, звала, никто не отвечал. Нашла я их вечером, когда пошла за дровами в сарай. Они повесились.

— Мне очень жаль, — произнесла Яна банальную фразу.

— Дело давнее, просто в старости только и остается, что вспоминать. К сожалению, приятных и тёплых воспоминаний мало.

Заунывная песня за забором неожиданно стихла, отчего тишина показалась слишком глубокой, словно пропал слух. Яна привстала, пытаясь разглядеть в пятачке освещённого фонарем крыльца пьяную певунью, но та оказалась намного ближе. Круглое лицо прижалось к сетке перегородки, оставляя на нем вмятины и искажая черты. Соседка сморщилась и смачно сплюнула прямо под ноги Анастасии Павловне. Потом громко рассмеялась, демонстрируя редкие зубы, и опять запела:

Сидит, сидит на крыше круглый кот,

Сидит и поет, поет и гладит свой живот[4].

Яна отшатнулась и невольно улыбнулась.

— Это же детская песенка.

Анастасия Павловна невозмутимо пожала плечами.

— Максимовна и рэп может пропеть. У неё не в порядке с головой. Но она безобидная. — Она тяжело поднялась, опираясь на трость. — Я пойду. Поздно уже.

Яна поспешно вскочила.

— У вас случайно нет чего-нибудь от давления. А-то скакнуло вверх. Наверное, потому и голова разболелась.

— Пойдем в дом, — коротко ответила старушка, осторожно пробираясь по тёмной тропинке к дому.

На кухне Анастасия Павловна села на табурет и пристроила свою трость у окна.

— Погляди на холодильнике в коробке из-под обуви.

Яна послушно достала яркий объемный ящик с обшарпанной крышкой и поставила на стол перед хозяйкой.

Пытливый взгляд Анастасии Павловны остановился на руках квартирантки, суетливо терзающих край футболки.

— Какое лекарство вы обычно пьете?

Яна растерялась и не сумела это скрыть.

— Обычно? Обычно не пью. По-разному бывает. Я вообще здоровая, но давление иногда скачет. А вы чем лечитесь?

Старушка открыла коробку и принялась перебирать бутыльки и пластинки.

— Раньше пила верапомин или нифекипин, Галя посоветовала попробовать новое — меторидин. — Она достала тёмный бутылёк и прищурилась, пытаясь разглядеть название. — А вот он. Недавно купила, ещё не пила.

Яна взяла лекарство, опасливо, словно паука и вслух прочитала название:

— Методрин. — Развернув инструкцию, она быстро пробежала глазами по мелким буквам и судорожно вздохнула. — Это не меторидин. Это другое, противоположное ему лекарство, если принять его при высоком давлении, может произойти инфаркт или инсульт.

Лицо Анастасии Павловны вытянулось, руки задрожали.

— О, Боже.

Яна встала и выкинула опасные таблетки в урну. Немного помедлив, положила ладонь на вздрагивающее плечо пожилой женщины.

— В аптеке, наверное, ошиблись. Вы же знаете, какие почерки у врачей, им бы шифровки передавать.

Анастасия Павловна слегка развернулась и проводила взглядом роковой бутылек. Её морщинистая сухая ладонь накрыла руку женщины.

— Как после этого не верить в божий промысел? Вас совершенно точно Бог послал. Значит, нужна я ещё на этой земле, рано мне ещё червей кормить.

Яна неловко высвободила кисть и отступила к двери.

— Хорошо, что хорошо кончается. Я пойду. Спокойной ночи.

Вернувшись в комнату, Яна тяжело опустилась на диван и закрыла глаза. Она ожидала наступления состояния тёплого счастья и спокойствия, как обычно бывало, когда туманный сон заканчивался спасением человека. Но в этот раз ощущения оказались смазанными и нечеткими, к тому же голова на самом деле разболелась. Из смежной комнаты доносилось равномерное похрапывание. Мужчины не стали дожидаться её уснули в своей берлоге.

Яна быстро приняла душ и закрылась в своей каморке. Сон никак не желал забирать в чертоги и бродил рядом, то накатывая дремой, то отступая, словно морская волна. В голове ворочались неприятные мысли, перед глазами всплывал иллюстрированный воображением рассказ Анастасии Павловны. Яна даже боялась представить, в какую чёрную бездну погружается человек, потерявший столько родных людей. Несмотря на то, что спасать никого уже было не нужно, ощущение надвигающейся угрозы и чужого взгляда никуда не делось, наоборот — усилилось. Любой шорох или скрип вызывали животный безотчетный страх, покрывая кожу липким потом.