Материнское воскресенье

И теперь ей казалось, что все это, то, чем они только что занимались, – тоже некие двери, двери в ту наивысшую область человеческих отношений, где царит полная взаимная обнаженность, духовная и физическая.

Ощущение полного покоя. Только сегодня она его испытала по-настоящему. Сегодня оно было в три раза более настоящим, чем в любой другой день: никогда еще у них не было такого дня, да и не будет никогда, ибо такое повторить невозможно.

Джейн почти докурила свою сигарету и загасила окурок, переставив маленькую пепельницу на узкую полоску простыни между ними – она, безусловно, имела на это право. Это все-таки ее живот, а не столешница, могла бы сказать она, и ей не хотелось бы, чтобы он тыкал ей в живот своим окурком – хотя на самом деле ей это было даже приятно. И как же часто впоследствии она будет вспоминать ощущение прохладного донышка той пепельницы, которую он водрузил ей на живот!

Впрочем, она довольно быстро пожалела, что вела себя как привереда и нахалка. Лучше бы она вообще к этой пепельнице не прикасалась.

Пол вынул сигарету изо рта и, держа ее вертикально не над пепельницей, а над собственным голым животом, сообщил:

– Я должен встретиться с ней в половине второго. В отеле «Лебедь» в Боллингфорде.

Больше он ничего не прибавил, не сделал больше ни одного движения, но у нее возникло ощущение, словно он только что нарушил некие магические чары. Впрочем, она, так или иначе, должна была предвидеть нечто подобное. Хотя ей казалось, что сегодня волшебное провидение могло бы и освободить ее от этого «должна была». А на что он потратит остаток этого дня? Одну его часть он уже отдал ей, но эта крошечная порция не может длиться вечно. Или все-таки может? Нет, один крошечный эпизод никак нельзя растянуть на целую жизнь.

Она не пошевелилась, но внутренне, пожалуй, напряглась. И сразу почувствовала себя совершенно иначе: на ней словно неким невидимым образом появилась ее одежда, и она, пожалуй, снова начала превращаться в горничную.

Впрочем, и он не пошевелился. Казалось, он, застыв в неподвижности, пересматривал – или даже опровергал? – только что сказанное. Он ведь вовсе не обязан тащиться на это свидание, верно? Кто сказал, что обязан? Он вообще, черт побери, не обязан делать то, чего делать совсем не хочется! Вот возьмет и будет просто лежать, послав ко всем чертям это дурацкое свидание.

И он всегда называл свою невесту «она», а не «Эмма». Оба – и он, и Джейн, – словно сговорившись, гнали от себя неприятные мысли о предстоящей свадьбе. А еще он сказал: «Я должен».

Свою сигарету он почти докурил.

Но больше ни одного движения так и не сделал, и Джейн тоже лежала не шевелясь, будто никаких слов он вообще не произносил. Ей казалось, что, стоит сделать хотя бы самое легкое движение, произнести хотя бы одно-единственное слово, и это послужит подтверждением того, что Пол действительно сказал о необходимости отправиться на свидание с ней, и последствия этого свидания могут быть совершенно непредсказуемыми.

В конце концов, она-то, Джейн, в этом доме совершенно неуместна – особенно если снова облачится в свое жалкое платьишко горничной и начнет что-то там говорить или предлагать, вместо того чтобы молчать и просто ждать. За эти годы она многому научилась и ко многому приспособилась. Они – создания, живущие исключительно в зависимости от своего настроения или прихотей. Вот только что они были с тобой очень милы, и вдруг… А уж если они что-то сердито пробурчат или даже рявкнут на тебя, ты непременно должна подскочить. Или – что еще лучше – поскорей убраться с глаз долой и ни в коем случае не демонстрировать охвативших тебя чувств. «Да, сэр; да, мадам». И всегда – ведь это, в сущности, половина успеха – ты должна быть готова к чему-то подобному.

Потом ей вдруг пришло в голову, что все могло бы быть совершенно иначе. И этот странный, словно перевернутый вверх тормашками день мог бы сложиться по-другому. Ведь сейчас они лежат рядом, на его постели, в его комнате, и он, точно она его жена, бесстыдно советуется с ней, стоит ли ему ехать на свидание с надоевшей любовницей, причиняющей ему столько беспокойства. Кстати, некоторые супружеские пары – из их числа, разумеется, – вполне способны и на самом деле вести такие разговоры. Да и у них с Полом, честно говоря, получалось нечто подобное. Он ведь пока еще не женат. Ни на ней, ни на Эмме Хобдей. Так что они в данном случае равноправны.

Пол больше не сказал ни слова. Казалось, если он так и будет хранить молчание после оброненной фразы, содержавшей явный призыв к пунктуальности и соблюдению приличий, то это как бы решит все вопросы и отменит всякие там свидания. А что касается пунктуальности, то он как раз был вполне способен проявить к ней полнейшее неуважение. И запросто все переиначить. Он ведь пока что не совершил никакого бесчестного поступка, не правда ли? Он просто слегка нарушил принятые правила приличия. Впрочем, это ему всегда было свойственно: он частенько вел себя неподобающим образом, зато в отношении своих намерений всегда был честен.