Матёрый

Это произошло, кажется, на пятый день привольного дикарского существования. В запасе имелись две пачки печенья, банка скудного завтрака туриста и никаких позитивных взглядов на будущее. Ещё, правда, оставалась смутная надежда неизвестно на что. Та самая, которая умирает последней, иногда» уже после того, как отлетает в мир иной душа, в которой теплилась эта самая надежда.

Влюблённые, конечно, ни о чем плохом не думали.

Жевали консервированное месиво, заедая его влажным печеньем и запивая тёплой водицей из пластиковой бутыли. Светило, набирая силу, солнце; мелькали над ставком быстрокрылые пичуги, изредка гудели на далёком шоссе невидимые машины. Тишь да гладь — обманчивое затишье перед изгнанием из рая.

Хоронясь на островке от вездесущих раколовов и рыбаков, Саня с Ксюхой облюбовали небольшую ложбинку, затенённую мягко шуршащими камышами. Протоптанную сюда тропку Саня маскировал с такой звериной хитростью, что со стороны никто не догадывался о том, что на островке можно полюбоваться парочкой в костюмах Адама и Евы. Но если созерцание голого Сани вряд ли вызвало бы особый ажиотаж, то у его молодой жены было на что посмотреть, хотя все это, загорелое и упругое, как раз надёжно скрывалось от посторонних глаз. Оставались, правда, птицы и прибрежные лягушки, к которым Саня тоже ревновал, но в меру.

— Ну, что будем делать дальше? — спросил он, когда понял, что со стенок консервной банки соскребать больше нечего. Вид у него был такой хмурый, словно он подозревал Ксюху в том, что она знает ответ, но сообщать не торопится.

— Блин! Ты глава семьи или я?

Стопятидесятидевятисантиметровый глава семьи неодобрительно засопел. С женщинами трудно обсуждать серьёзные проблемы. Они только и знают, что перекладывать ответственность на чужие плечи.

Для Сани это был почти непосильный груз. Он понятия не имел, как возвращаться в суровую действительность, что говорить родителям и как исправлять положение.

— На печенье особенно не налегай, — рассудительно сказал он, неодобрительно покосившись на беззаботную Ксюху. — Вечером сильнее жрать хочется.

— Мне и сейчас хочется, — вздохнула она. — Не боишься, что умру от истощения?

Саня окинул критическим взглядом её золотистую фигуру и нахально заявил:

— Диета только пойдёт тебе на пользу. У тебя будет идеальный вес. Ни капли лишнего жира.

— Лишнего жира? — возмутилась Ксюха. — От меня скоро только кожа да кости останутся! Уже все ребра пересчитать можно. Вот, полюбуйся!

Она выпрямилась и сильно втянула живот, иллюстрируя сказанное, но Саню это не разжалобило.

— Тоже мне, музейный экспонат! — фыркнул он.

— Раньше ты говорил, что наглядеться на меня не можешь…

— Ха, раньше! — Не удовлетворившись на этот раз смешком, Саня ещё и притворно зевнул.

— Ах, та-а-к! — угрожающе протянула Ксюха.

Она, как дикая кошка, набросилась на мужа и потащила его сквозь камыши к тёплой зеленоватой воде. Он упирался, сделавшись похожим на одного из тех мальчиков, которые нагишом расхаживают по пляжу с ведёрками и лопатками. А потом оба бултыхнудись в ставок.

Вскоре Саня, совершенно не умевший плавать, вяло плескался в полуметре от крутого бережка, цепляясь за ивовые плети. Ксюха крутилась рядом, то и дело подныривая под него. Саня боялся щекотки почти так же сильно, как глубины.

— Прекрати, — сердито приговаривал он всякий раз, когда Ксюха возникала на поверхности, попробовав на ощупь его маленькие пятки.

— Скажи, что ты меня любишь, тогда отстану.

— Как же, разогнался! Вымогательница!

— Тогда держись!

Ксюха, взбрыкнув длинными ногами, опять погрузилась в воду, а Саня заранее начал суетиться и дёргаться, окончательно растеряв весь свой важный вид, с которым многие низкорослые мужчины взирают на жизнь. Однако оказалось, что щекотка — не самое страшное, чего ему следовало опасаться в этот момент.

Неожиданно в поле его зрения возник смуглый пацанёнок, телосложением не намного отставший от него самого. Всем своим наглым видом он выражал заинтересованность разыгравшейся перед ним сценой. При этом пацанёнок лениво и вальяжно покачивался на сверкающей от воды чёрной камере, в которой Саня моментально опознал свою собственную.

В руках малолетка держал блеклый полиэтиленовый пакет, в котором хранилось скудное барахлишко молодожёнов.

— Греби сюда, — строго велел Саня, стараясь не обнаружить свою растерянность. И совсем уж нелогично добавил:

— Я вот сейчас тебе уши пообрываю!

Пацанёнок, продолжая дрейфовать на расстоянии, посмотрел на него, как на полного идиота.

Не сводя с воришки полных ненависти глаз, Саня услышал, как за его спиной с фырканьем вынырнула Ксюха. Её лицо было закрыто мокрыми волосами, и она не сразу разобралась в ситуации:

— Никакой реакции… Я стараюсь, стараюсь…

— А ты его за писюн дёрни, — порекомендовал искушённый пацанёнок.

— Это ещё кто?

Ксюха отбросила волосы с глаз и непонимающе уставилась на советчика. Он глумливо засмеялся, отплыл метров на пять подальше и крикнул без всякого уважения к старшим:

— Ныряешь, как утка. Утка-проститутка.