Матка

Тасманов устало поднялся и сделал несколько шагов к кокону, когда изнутри последовал удар, совсем не похожий на прежний робкий шорох; от нового удара по каменной поверхности побежали трещины, и в следующее мгновение верхняя часть кокона разлетелась на куски. Над проломом стремительно развернулись огромные многослойные полупрозрачные крылья, появилось несколько длинных тонких конечностей, поднялась причудливая зубчатая корона, и с пронзительным шумом и стрекотом неизвестное существо, мелькнув ажурным черным силуэтом на фоне ночного неба, заложило под куполом такой ирреальный вираж, что Тасманов на мгновение потерял его из вида; потом тварь со стуком приземлилась на стену, стремительно обежала по ней часть комнаты и скрылась за столами с оборудованием. Все стихло; Тасманов нерешительно огляделся. Неожиданно существо появилось со стороны, противоположной той, где скрылось; теперь оно уверенно бежало прямо к Тасманову, и он успел разглядеть неясные очертания паукообразной фигуры: несколько ног с зазубренными костяными когтями, сложенные вдоль туловища веерообразные темные крылья, как у мотылька, огромные распахнутые клешни, как у богомола, и отливавшие в темноте золотом волосы, волнами ниспадавшие вдоль неестественно неподвижного человеческого лица.

Не добежав до Тасманова несколько шагов, существо неуловимым движением поднялось с пола; оно перемещалось такими плавными и в то же время молниеносными движениями, что за ним невозможно было уследить. Выпрямившись, оно поджало две средние пары ног вокруг корпуса, а потом аккуратно вытянуло их вдоль тела; задние конечности, вывернувшись в суставах, превратились в обычные, если не считать когтистых ступней, ноги, а передние конечности, развернувшись локтями назад, стали похожи на человеческие руки. Последние шаги слегка раскачивающейся, словно танцующей походкой сделала состоявшая из черного с темно-зеленым отливом камня изящная, стройная, полногрудая женщина. Темно-золотые волосы с тихим перезвоном рассыпались по ее плечам. Тасманов взглянул в ее лицо. У нее были чеканные и в то же время чрезвычайно характерные, даже вульгарные черты, недвусмысленно выражавшие безоглядную самоуверенность, беспощадную жестокость и развратную чувственность: широкие скулы, полные губы, выпуклый лоб, упрямый подбородок, вздернутый нос и каменные, абсолютно гладкие, как у статуи, глаза. Впрочем, когда она со стрекотом пошевелила челюстями, Тасманов понял, что ее состоявшее из плотно пригнанных каменных фрагментов лицо только казалось человеческим: на самом же деле вокруг ее пухлых губ располагались по меньшей мере восемь жвал разного размера, острых, как бритва. Ее голову полукругом обхватывала причудливой формы темная каменная корона.

Хотя глаза твари ровным счетом ничего не выражали, Тасманов понял, что она смотрит на него, как вдруг она небрежным жестом уперла кулак в бок, отставила точеную округлую ногу и сказала хриплым голосом с отчетливым призвуком, похожим на мягкий перестук камней:

— Чего уставился? — она нетерпеливо развела второй сверху парой конечностей и посмотрела по сторонам. — Может, приведешь кого-нибудь пожрать? — предложила она с оттенком раздражения.

От потрясения Тасманов даже не попытался задуматься над смыслом ее слов; однако гостью недопонимание явно не устраивало — не дождавшись реакции, она хладнокровно размахнулась и крепко ударила Тасманова по лицу.

Пощечина в самом деле привела его в чувство; во всяком случае, у него начало формироваться конкретное отношение к происходящему. Его в жизни никогда никто не бил; на всех он производил такое гипнотическое впечатление, что ему подчинялись беспрекословно. Бывало лишь, что перед лицом смертельной угрозы жертвы пытались бороться, и сопротивление всегда возбуждало его, но с беспомощными пленниками ему не составляло труда немедленно удовлетворить и ярость, и страсть. Теперь же в неизвестном каменном создании он ощутил не только нечеловеческую физическую силу, но и непримиримую властность, равную его собственной, а быть может, и превосходящую.

От хлесткого удара каменной руки у него зазвенело в ушах; пошатнувшись, он схватился за край стола, и одновременно со вкусом крови на губах почувствовал острое вожделение; но осознание, что какие-либо притязания на подчинение каменной твари своей воле абсолютно бессмысленны — новое, неизвестное ощущение — что-то незаметно, но необратимо изменило в его жизни.

Он обернулся и снова взглянул ей в лицо.

— Ты оглох? — недовольно спросила тварь. — Или отупел?

Тасманов молча развернулся и неуверенно направился к двери.

— Побыстрее ногами переступай! — крикнула ему вдогонку гостья.

На пороге к нему вернулась способность рассуждать.

— Слушай, я не понял, тебе, собственно, чего? — поинтересовался он, обернувшись в дверях.

— Жертву… кретин! — устало пояснила тварь. — Или ты предпочитаешь, чтобы я съела тебя?

— Нет, — быстро сориентировался Тасманов. — Я понял.