Матриархия

Удар получился не таким мощным, как я предполагал, все-таки диета последних дней не прошла даром. Но я бью еще и еще. Один кругляш стекла треснул и осколки вдавились внутрь. Противогаз верещит. Помню, гонял нас физрук в противогазах, психопат. В них и дышать-то тяжело, не то что драться.

Я машу кулаками, не наугад, а вполне целенаправленно. Автомат улетел в кусты и, тренькнув о ствол дерева, затих. Еще одна трель разрезала тишину рощи. Разбитые стекла противогаза изнутри забрызгала кровь. Сбоку камень... Рифатовский камень.

Поднимаю, опускаю. Чавк! Чавк! Еще раз и еще. Опускаю на лоб Противогаза, на переносицу.

Когда играешь в футбол, все вокруг перестает существовать. Есть только мяч и противники. Ворота и площадка это тоже - противники. Одни не хотят пускать в себя мяч, а вторая норовит закончиться в самый неподходящий момент.

Но когда ты по-настоящему в игре, для тебя ничего не существует. Ты даже не знаешь, как тебя зовут, ты - чистое животное. Только движение, движение и рефлексы, доведенные до автоматизма.

Так и сейчас. Я ничего не слышу, и бью, бью. Меня тянут за куртку, отмахиваюсь и продолжаю месить - как тогда, тетю Свету, - бью до тех пор, пока лицо не становится освежеванным фаршем, в обрывках резиновой оболочки. В крови, и на лице капельки тоже.

- Хватит! Хватит! ХВАТИТ! - кричал я. А после понял, что звук доносится со стороны. Это кричит Рифат.

Я выронил камень и упал на колени, всхлипывая. Рифат что-то говорит еще, хлопает меня по плечу, но никакой радости от ПОБЕДЫ я не испытываю. Да, у нас теперь есть автоматы. Да, нас не застрелили. Но тут уже несутся ответные трели, слышны голоса за деревьями, и Рифат подхватывает меня за воротник.

Что-то мелкое и въедливое взвизгнуло над самым ухом. Рифат пригнул меня и увлек за собой, его пальцы сдавили мою шею, на стыке с затылком. Один автомат мы так и оставили в кустах, даже «магазин» не сняли. Это значит, что патронов у нас меньше тридцати. И стоило ради этого так рисковать?

Колет в боку, легкие трепыхаются в груди, как порванные флагштоки, и охота выплюнуть эти бесполезные обрывки.

Пульс тычется в затылок. Бежать, бежать... Ветки хлещут по лицу, ноги запутывают корни. Один раз я упал плашмя, и, наверное, без помощи Рифата встать бы не смог.

Но он подтянул, схватил меня. Мог бы бросить уже сколько угодно раз, и зная его... Но не бросает.

Непонятный человек, все же.

Крики стихли где-то позади. Хотя вряд ли бы я мог что-нибудь слышать: так сильно колотилась кровь в ушах.

- Отор...вались... - пропыхтел Рифат. - Бежим дальше...

Он тащит меня за собой, а автомат болтался у него на шее. Рифат на ходу закатал рукав, и я увидел крошево листиков и сухие палочки, в кровоточащей ране.

- Дерьмо... Ну ничего. Можешь идти?

- Конечно, - закашлялся я так, что на глазах выступили слезы. - Могу.

Я сплюнул, и мы побрели дальше. Рифат на ходу проверял «калаш».

- Хочешь жить - умей вертеться. Вот и получилось, а! Кайф!

- Только за нами теперь гонятся.

- И что? - он посмотрел на меня, как на несмышленого ребенка. - Гонятся - и пускай! Если делать им нечего. За нами и так охотились - в общем смысле.

- Охотились... Но не так!

- Ладно тебе! - он прочистил горло и харкнул. Потом зажал одну ноздрю, трубно высморкался, и вытер нос тыльной стороной кисти. - Расслабься. Теперь мы можем добыть себе жратвы. Жалко только, что я не успел подобрать обойму. Ну да, патроны найти проще, чем автомат с патронами, так?

- Что это за... чуваки? - мы зашагали по тропинке. Я уже абсолютно не ориентировался в пространстве. Черт знает, где теперь наша уютная нора. Теперь нам надо бежать, бежать, потому что по нашему следу могут и собак пустить.

Вспомнил Ашота и его семейку. Зайти бы сейчас к ним, только патронов побольше прихватить.

- Черт его знает, ответил Рифат, осторожно дотрагиваясь до раны.

- Болит? - спросил я.

- А ты как думаешь? - Рифат пожал плечами и поморщился. Когда играешь в футбол, бывает, так треснут - мама не горюй, ну а боль появляется только на следующий день. Всякое бывает.

И мы снова идем.

Вспоминаю об Ане. Ее образ уже несколько померк и размылся, зато Олин встает передо мной достаточно ярко, и я специально гоню его прочь. Ведь чем больше мы вспоминаем что-то, тем сильнее оно теряет связь с оригиналом.

А что же там Юрец? Где он сейчас?

Рифат что-то бормочет под нос. На этот раз я обращаю его внимание на звуки.

- Сбоку? - повторяет он. Прислушивается. - Наверное, эти, как их... ну сороки или зверьки какие-нибудь.

Но говорит неуверенно. А все потому, что я первый услышал.

- Может, мы не оторвались от этих, а?

- Тогда прибавим.

И мы прибавили. Снова забег трусцой, снова перед глазами подрагивают зеленые мушки. Колет грудь, печет в боку. В теле уже почти не осталось энергии, но надо бежать. Как марафонцы бегут по пятьдесят километров? И больше? Помню, какой-то дедок решил установить рекорд, показывали в новостях. Он бежал, бежал... как же его звали? В общем, эдакий Форрест Гамп.