Надо, Гавр, надо! Вечером, даст бог, поляки с харчем придут. Как договариваться через колючку, если эти, в фельдграу, палят ради развлекухи? Долю Вайде я уже пообещал. Но ведь и представителей «высшей расы» надо принимать в расчёт. Значит, надо договариваться уже сейчас. Золота жалко. А, и хрен с ним! Легко пришло, легко и уйдёт. Вот что сделать, чтобы в меня не выстрелили, едва я шагну за ворота?
Есть одна мысль. Ничего нового. Удивляя — побеждай! Ну, не подведи, Александр Васильевич! Мудёр ты был и нам завещал маленько.
Я встал перед створами ворот. Аккуратно снял с себя сначала ботинки, стащил обмотки, затем штаны, гимнастёрку с пилоткой, потом пришёл черёд изрядно пропотевшего исподнего.
Флягу постарался незаметно засунуть под ворох одежды. Вот будет кому-то пожива, если меня всё же пристрелят! Страха почти не было. Была уверенность в своих силах. Несмотря на никуда не девшееся чувство голода, я ощущал себя вполне способным в ситуации, доведённой до крайности, даже раненым добежать до конвоиров и посворачивать им шеи, словно цыплятам. Что ж, полагаю, до этого не дойдёт.
Поэтому я сейчас шагал в костюме Адама, широко и счастливо улыбаясь заинтересованно уставившимся на меня ублюдкам в фельдграу, чувствуя, как приятно обдувает лёгкий летний ветерок мои сжавшиеся от напряжения причиндалы.
— Гутен таг, херы зольдаты, — я сделал на невидимой границе ворот что-то отдалённо похожее на реверанс, покрутив пустой правой ладонью у лица за неимением шляпы, — у меня к вам дело, их хабе гешефт, йа, йа! Хороший обмен, гут тауш, ченч, суки позорные! Натюрлих! — я растягивал улыбку на сорок четыре зуба до скрипа в затылке, пританцовывая в полуприседе.
Явно обалдевшие от моего представления немцы начали похохатывать и тыкать в меня пальцами. Я же решил ковать железо пока меня не обожгло.
— Обмен, гут тауш, вассер — голд, вассер — голд! — указывал я пальцем на стоящие вёдра.
Давешний ефрейтор перестал смеяться и с недоверием уставился на меня.
— Голд?
— Йа, йа, голд!
— Ком цу мир, кляун! — он небрежно поманил меня ладонью. При этом его сослуживцы навели на меня винтовки.
Я медленно подошёл к ефрейтору и с поклоном положил на его ладонь цепочку. Золото во все времена оказывало на людей поистине магическое действие. И сейчас не подкачало. Конвоиры, уже не обращая на меня внимания, уставились на ладонь своего начальника. Прямо сейчас я мог лишить бытия этих мудаков в три движения. Спокойно, Гавр, спокойно. Я для них всего лишь голый клоун.
— Вассер?
— Йа, йа, вассер. Цвай… — указал я на стоявшие вёдра.
— Гут, — важно кивнул ефрейтор, пожав плечами и отправляя цепочку в нагрудный карман кителя.
— Филен данк, — отозвался я, шагнув под пристальными взглядами к вёдрам. Подхватил кружку большим пальцем и взялся за ручки, ожидая ежесекундно выстрела в спину. Но ничего не произошло. Мне дали уйти.
Я благополучно вернулся к стопке своей одежды. Уж и не помню, как оделся, лишь звякнувшая о подбитые ботинки фляга вернула в реальность. Я оттащил вёдра к месту, где обосновался Иван, семеня мелкими шажками, боясь пролить хоть каплю живительной влаги.
— Вань, раздели на общество, проследи, чтобы всем по паре глотков хватило, — и немедленно завалился на свободный кусок земли, подложив локоть под голову и натянув пилотку на глаза.
Адреналиновый шторм схлынул, оставив противную дрожь в пальцах. Я всё ещё жив! Коммерческое предприятие «Миротворец и &» провело в этом грёбанном мире свою первую сделку. Салочки со смертью, мля…
Глава 7
Глава седьмая.
Не всякий смотрящий видит.
Турецкая поговорка.
Уснуть несмотря на усталость, так и не удалось. Мешало не отпускающее навязчивое напряжение. Время провёл в бесплодном ожидании очередной новой подлянки или резкого изменения обстановки. Н-да-а…не ожидал от себя такой несобранности, словно впервые в жизни идёшь по осколкам стекла.
Видимо, нескольких суток пребывания в плену оказалось недостаточно, чтобы привыкнуть к пребыванию в положении перманентной угрозы для жизни. Скорее всего, виноват в этом слишком резкий временн
А здесь? Даже толком проверить свои способности не могу. Всё время на виду. Как в зоопарке, честное слово!
— Слышь, Петро! — Иван потряс меня за плечо, прервав сеанс самобичевания, — на, держи, твоя доля!
Стараясь не думать о множестве полных всякой заразы ртов, что касались до меня края переходящей кружки, я выцедил те несколько глотков воды, что мне полагались.
— Уф, хорошо! Жаль, что мало. Вань, всем хоть досталось?
— Всем понемногу. Кто жив пока …
— Много? — во рту проявилась неприятная горечь.
— Трое преставились. Так колодами и лежат на солнцепёке. Отнесли в сторонку. Германцы выносить за ограду не разрешают.