Матрикул Без права на подвиг

— Ну, плен, Петро, — это же не конец света? Есть и другие возможности бороться за победу над врагом.

Мы разговаривали вполголоса, так что слышать могли только стоящие рядом бойцы. Ветер, перестук вагонных колёс, гул голосов и звуков заглушали наш негромкий разговор для остальных. Я, кстати, сразу отметил, что лица ближайших бойцов мне как будто знакомы. Именно с ними Матвей находился рядом в Отстойнике, когда приглашал меня подсесть к нему. Да ещё Иван, притулившийся слева, также внимательно прислушивавшийся к нашей беседе, не забывал внимательно поглядывать по сторонам. Похоже, меня всё-таки решили «прощупать» поглубже. Что ж, это и в моих интересах тоже.

— Согласен, Матвей Фомич. И твой намёк про другие возможности я прекрасно понял, — я замолчал почти на целую минуту, пристально вглядываясь в лицо собеседника, находившееся менее чем в метре от меня.

Всё происходящее, видимо, имеет целью прощупывать меня на предмет свой чужой. Или это провокация? Стоит мне, что называется, проникнуться, открыться — и в лагере на фильтре меня примут под белы рученьки, а затем перенаправят в концлагерь. Паранойя какая-то. Не похоже.

Мда-а, или я начинаю страдать извращённой манией величия? Городить такой огород ради какого-то рядового красноармейца? При этом Матвей ведь и сам подставляется. Он явно полностью в курсе моих попыток подмазаться к недополицаям. И случаи с эпизодами добычи воды для пленных и выменянными у поляков продуктами заставляют проявлять ко мне совершенно другой интерес. Да и Иван ему наверняка кое-что обо мне порассказал.

Пожалуй, стоит рискнуть. Один я в лагере точно долго не протяну. Это не обсуждается. Слишком мало шансов. Полностью ложиться под Вайду и ему подобных? Да ну его на хрен! И не только потому, что противно. Их по-любому рано или поздно заключённые по одному выловят и грохнут. Статистика, что озвучивала мне Моисеевна, очень красноречива и однозначна в этом вопросе. Да и полицаи не тот уровень, чтобы мараться. Нет, мне нужно пролезть глубже, работать с немцами напрямую! Как говорится, поиметь — так королеву, а украсть — так миллион. Иначе овчинка выделки не стоит.

В отличие от первой миссии, в этой реальности мои возможности перемещения резко ограничены. Опасность для физического тела аватара выше в десятки раз. В 1915 году у меня были, можно сказать, почти «тепличные условия». А тут…какая-то всёрасширяющаяся и углубляющаяся задница!

Вполне естественно возникает необходимость в прямом контакте с лагерным подпольем. Наверняка они скорее вступят в контакт с бывшим командиром «товарищем Матвеем», чем с каким-то красноармейцем. Вот для кого я должен хотя бы попытаться стать полезным. Просто необходимо!

А Матвей, судя по его действиям, пытается уже сейчас сколотить костяк из надёжных людей. Цель? Да всё что угодно! Организация и подготовка побега, поддержка доверенных заключённых, антифашистская пропаганда. Я бы на его месте так и поступал. Но я на своём.

Если мне память не изменяет, то в том лагере, куда мы сейчас направляемся, подполье умудрялось к 1943 году даже собственную газету выпускать с переписанными от руки сводками Совинформбюро, которые ловили на антенну радиоприёмника, припрятанного в рентгенкабинете туберкулёзного лазарета! Для чего был завербован один из немецких охранников-антифашистов.

Жаль, что всё это, конечно, будет нескоро. Немчура должна всей требухой почувствовать огненную поступь Сталинграда и Курской дуги! Вот тогда дух антифашизма и начнёт активно прорастать непосредственно в рядах вермахта. Страх неизбежной смерти, он, как известно, на личность влияет не только деструктивно. Но порой пробуждает и некоторые вполне созидательные инициативы. А пока ребятки с закатанными по локоть рукавами радуются жизни и теплу нового лета, опрометчиво позабыв зиму сорок первого и московскую компанию, снова чувствуют себя вершителями судеб.

Я снова оглянулся на нашего конвоира, опрометчиво продолжавшего подставлять лицо под прямые лучи солнца, и буквально ощутил, с каким восхитительным хрустом ломаются в моих пальцах его шейные позвонки.

— Матвей Фомич, давай так. Ты мне скажи, чего ты от меня хочешь. Ну, или ждёшь. А я, в свою очередь, решу, подходит мне это или нет. Могу только пообещать, что не сдам тебя и твоих людей ни полицаям, ни немцам. Не в моих это правилах, да и никакого смысла не вижу.

— Ишь ты! — вскинул брови Матвей, — не сдашь, говоришь? А сам перед гауптманом в Харькове чуть ли не чечётку плясал.

— То моё дело, Фомич, перед кем и когда чечётку плясать. Мне очень нужно было своё знание немецкого офицеру показать, да и чтобы Вайда об этом узнал. Мне же не лишнее будет. На будущее.

Краем глаза я заметил, как стоявший справа от Матвея солдат слегка развернулся ко мне правым боком и напрягся. Заметно это было по мышцам шеи, проступающим сквозь бледную кожу и пульсирующей синей вене.