Матрица Manolo

— У нас нет на это времени, — ответил он, тут же замыкаясь в себе.

— Есть, — возразила я. — Разве тебе никто не говорил, что, если перестать думать о решении задачи, это решение придет само? Мое подсознание занято делом. И твое тоже. Так что, пока наши мозги продолжают работать, мы можем поговорить. Я хочу знать, что с тобой случилось, Девлин. Такой человек, как ты, один, в темной квартире. Словно в тюрьме или под домашним арестом. Только ты сам себя туда посадил.

— Наверное, так и было, — сказал он. Его глаза наполнились болью. — Я убил своего напарника.

Я тихонько вскрикнула, но он продолжал:

— Я лишился значка и оружия. Думаю, можно сказать, что я устроил себе грандиозную вечеринку, где мог вволю себя жалеть.

Клянусь, у меня разрывалось сердце от жалости к нему.

— А где твоя семья? Друзья? Учитывая, что я задала весьма серьезный вопрос, меня удивило, что Девлин рассмеялся.

— В чем дело? — спросила я.

— Ты, — ответил он.

— Не понимаю.

Он продолжал хихикать.

— Любой другой заинтересовался бы тем фактом, что я прикончил напарника. Но только не ты. Ты спрашиваешь, где моя группа поддержки. — Он погладил меня по щеке. — У тебя очень необычный взгляд на жизнь, Дженн.

Я вскинула голову, отчасти польщенная, отчасти смущенная.

— Ты же не специально его убил.

— С чего ты взяла?

— Я тебя знаю.

Он покачал головой.

— Нет, не знаешь.

— Не до конца, но достаточно хорошо. И я права, ведь так? Ты убил его не нарочно.

— Я убил его сознательно, — сказал Девлин напряженным голосом. — Но ты права, я не хотел его убивать. Я пытался спасти свою задницу.

Немного поколебавшись, я села рядом и взяла за руку.

— Хочешь об этом поговорить?

— Нет. Достаточно сказать, что он связался с плохими парнями. И знал, что мне это известно. Он меня подставил.

— Значит, ты стрелял, чтобы защитить себя.

— Именно.

— В таком случае почему у тебя забрали значок? Так что, всегда делают?

Он помрачнел еще больше.

— Нет, никогда.

— Ну?

— Дженн…

— Я хочу знать, Девлин.

Он провел рукой по волосам.

— Рэндалл попытался меня шантажировать, чтобы я не рассказал о его делишках. Поэтому он устроил так, что казалось, будто я был с ним заодно.

— И даже после того, как ты его застрелил, они не перестали думать, что ты не на той стороне?

— Ну, в основном. Я провел всю свою взрослую жизнь в ФБР, и послужной список у меня безупречный, однако у меня все равно забрали значок и напустили СПО.

— Что за СПО?

— СПО, — повторил Девлин и потер шею.

Я чуть не предложила сделать ему массаж, но вовремя вспомнила, что мое либидо еще не окончательно успокоилось.

— Служба профессиональной ответственности, — объяснил он. — Как отдел внутренних расследований в полиции.

— Понятно. Мне очень жаль.

— Да, мне тоже.

— И как же твоя работа?

— Я в отпуске, пока ведется расследование.

— Но тебя оправдают? Ведь твой напарник действительно был плохим парнем, а значит, в конце концов все будет хорошо.

— Хорошо, — повторил Девлин, словно проверяя, как звучит это слово. — Я попал под расследование за то самое, что ненавижу и против чего сражался последние десять лет. Мой бывший напарник мертв, и у его маленькой дочери больше нет отца. Так что я не уверен, что все на самом деле будет хорошо.

— Это его выбор, а не твой, — возразила я. — И ты снова получишь свою работу.

— А я не уверен, что хочу этого.

— Ты всегда можешь вернуться в театр, — сказала я, стараясь исправить ему настроение.

— Нет, спасибо. Хотя моя мать была бы счастлива. Она не устает повторять, что я совершил огромную ошибку, когда ушел из театра. Она сочла бы мое нынешнее положение божественным провидением и попыткой высших сил вернуть все на место.

— Так она ничего не знает?

Он снова потер шею.

— У нас не слишком теплые отношения.

— Ясно. — Значит, тут и не пахнет моей резвой семейкой, вечно интересующейся моими делами. — Неужели нет никого, с кем бы ты мог всем этим поделиться? Понимаешь, случись что-нибудь со мной, я бы тут же бросилась звонить маме, сестре или Мел. У тебя наверняка кто-то есть. Отец. Братья или сестры. Друзья.

— Отец умер. Братьев или сестер нет. Друзья затихарились.

— Затихарились?

— На нашей работе довольно скоро начинаешь понимать, что все твои друзья тоже агенты. И когда случается что-нибудь подобное, почти все они бросаются врассыпную.

— Тогда они никакие не друзья.

— Наверное.

— Ты выбрал тяжелую жизнь, — заметила я и снова спросила себя, почему он это сделал: у меня из головы не шел его «Тони».

— Ты тоже. Театр — жестокое место.

— Ну, пока мне еще не посчастливилось страдать за свое искусство. — Я посмотрела ему в глаза. — Обещаю, я перестану тебя расспрашивать, если ты не захочешь отвечать. Но мне правда ужасно любопытно. Почему ты ушел? Ты был на сцене. Получал награды. Это все так… так невероятно.

— Да, невероятно, — не стал спорить он. — И по-своему я любил театр. Но не могу сказать, что он у меня в крови. С моей матерью дело обстоит иначе. А я рожден не для сцены.

— Сценическая мать.