Матрица Manolo

– Любой другой заинтересовался бы тем фактом, что я прикончил напарника. Но только не ты. Ты спрашиваешь, где моя группа поддержки. – Он погладил меня по щеке. – У тебя очень необычный взгляд на жизнь, Дженн.

Я вскинула голову, отчасти польщенная, отчасти смущенная.

– Ты же не специально его убил.

– С чего ты взяла?

– Я тебя знаю.

Он покачал головой.

– Нет, не знаешь.

– Не до конца, но достаточно хорошо. И я права, ведь так? Ты убил его не нарочно.

– Я убил его сознательно, – сказал Девлин напряженным голосом. – Но ты права, я не хотел его убивать. Я пытался спасти свою задницу.

Немного поколебавшись, я села рядом и взяла за руку.

– Хочешь об этом поговорить?

– Нет. Достаточно сказать, что он связался с плохими парнями. И знал, что мне это известно. Он меня подставил.

– Значит, ты стрелял, чтобы защитить себя.

– Именно.

– В таком случае почему у тебя забрали значок? Так что, всегда делают?

Он помрачнел еще больше.

– Нет, никогда.

– Ну?

– Дженн…

– Я хочу знать, Девлин.

Он провел рукой по волосам.

– Рэндалл попытался меня шантажировать, чтобы я не рассказал о его делишках. Поэтому он устроил так, что казалось, будто я был с ним заодно.

– И даже после того, как ты его застрелил, они не перестали думать, что ты не на той стороне?

– Ну, в основном. Я провел всю свою взрослую жизнь в ФБР, и послужной список у меня безупречный, однако у меня все равно забрали значок и напустили СПО.

– Что за СПО?

– СПО, – повторил Девлин и потер шею.

Я чуть не предложила сделать ему массаж, но вовремя вспомнила, что мое либидо еще не окончательно успокоилось.

– Служба профессиональной ответственности, – объяснил он. – Как отдел внутренних расследований в полиции.

– Понятно. Мне очень жаль.

– Да, мне тоже.

– И как же твоя работа?

– Я в отпуске, пока ведется расследование.

– Но тебя оправдают? Ведь твой напарник действительно был плохим парнем, а значит, в конце концов все будет хорошо.

– Хорошо, – повторил Девлин, словно проверяя, как звучит это слово. – Я попал под расследование за то самое, что ненавижу и против чего сражался последние десять лет. Мой бывший напарник мертв, и у его маленькой дочери больше нет отца. Так что я не уверен, что все на самом деле будет хорошо.

– Это его выбор, а не твой, – возразила я. – И ты снова получишь свою работу.

– А я не уверен, что хочу этого.

– Ты всегда можешь вернуться в театр, – сказала я, стараясь исправить ему настроение.

– Нет, спасибо. Хотя моя мать была бы счастлива. Она не устает повторять, что я совершил огромную ошибку, когда ушел из театра. Она сочла бы мое нынешнее положение божественным провидением и попыткой высших сил вернуть все на место.

– Так она ничего не знает?

Он снова потер шею.

– У нас не слишком теплые отношения.

– Ясно. – Значит, тут и не пахнет моей резвой семейкой, вечно интересующейся моими делами. – Неужели нет никого, с кем бы ты мог всем этим поделиться? Понимаешь, случись что-нибудь со мной, я бы тут же бросилась звонить маме, сестре или Мел. У тебя наверняка кто-то есть. Отец. Братья или сестры. Друзья.

– Отец умер. Братьев или сестер нет. Друзья затихарились.

– Затихарились?

– На нашей работе довольно скоро начинаешь понимать, что все твои друзья тоже агенты. И когда случается что-нибудь подобное, почти все они бросаются врассыпную.

– Тогда они никакие не друзья.

– Наверное.

– Ты выбрал тяжелую жизнь, – заметила я и снова спросила себя, почему он это сделал: у меня из головы не шел его «Тони».

– Ты тоже. Театр – жестокое место.

– Ну, пока мне еще не посчастливилось страдать за свое искусство. – Я посмотрела ему в глаза. – Обещаю, я перестану тебя расспрашивать, если ты не захочешь отвечать. Но мне правда ужасно любопытно. Почему ты ушел? Ты был на сцене. Получал награды. Это все так… так невероятно.

– Да, невероятно, – не стал спорить он. – И по-своему я любил театр. Но не могу сказать, что он у меня в крови. С моей матерью дело обстоит иначе. А я рожден не для сцены.

– Сценическая мать.

– В высшей степени. Пойми меня правильно: мне нравилось работать в театре. Я оставался в нем, даже когда поссорился с матерью. Но, поступив в колледж, понял, что это не та жизнь, которая меня привлекает. Мать посчитала, что я нанес ей личное оскорбление. Хватило бы того, что я оставил сцену, но я еще и решил пойти по стопам отца.

– Он умер при исполнении обязанностей?

– От рака, – сказал Девлин. – Но их брак распался еще до того, как я родился. Разногласия между ними были такими кардинальными, что разделяли их, как стена. Они… – Он замолчал и покачал головой. – Знаешь, все это не имеет никакого значения. Я тот, кто я есть, и ни капли ни о чем не жалею. В театре я работал как каторжный, но мне хотелось чего-то другого. Быть актером потрясающе, но я мечтал… не знаю. Мечтал участвовать в настоящих сражениях, а не играть роли. Моя мать любит повторять, что у меня чересчур развито чувство справедливости, но я думаю, дело в том, что у нее этого чувства попросту нет. А может быть, она была права. Может быть, именно это меня и привлекало – желание спасти мир.

– Служить и защищать, – сказала я. – Как раз то, что мне нужно.