Эта скульптурная композиция представлена на помещенной здесь фотографии. Для сравнения ниже приводятся два других творения Микеланджело: «Пьета Ронданини» и «Бородатый раб». Рядом с ними первая «Пьета» — вещь из другого мира. И дело не только в потрясающей реалистичности произведения, — хотя это, возможно, и главное — но и в том, что мрамор является хрупким материалом, и сделать из него что–либо подобное просто невозможно. Напрашивается способ отливки из искусственного мрамора, но чтобы принять эту мысль, необходимо поменять даты жизни Микеланджело на более поздние.
Ситуация с этими скульптурами станет более туманной, если посмотреть на хронологию их появления. Дело в том, что первая «Пьета» является одним из самых ранних произведений Микеланджело. Он завершил над ней работу, когда ему было всего 24—25 лет.
«Бородатого раба» он создал уже будучи в зрелом возрасте, а вторую «Пьету», «Пьету Ронданини», вообще сотворил спустя более шестидесяти лет после первой, в конце своего творческого и жизненного пути.
Это кажется странным, ведь мастерство исполнения у раннего Микеланджело оказывается явно выше, чем у позднего. Однако, как нам поведают искусствоведы, такая точка зрения является дилетантской, и эти, как, казалось бы, хуже выполненные работы, на самом деле обладают высокохудожественной ценностью. В них можно проследить эволюцию мастерства, выражающуюся в более утонченной передаче эмоционального переживания, а также в различных глубинах и высотах, явленных гением скульптора. «Пьета Ронданини», получается, венчает скульптурное творчество Микеланджело, потому что выражает тенденцию «к нарастающей одухотворенности образов» (Ротенберг Е. И. Искусство Италии. Средняя Италия в период Высокого Возрождения. М., 1966).
Конечно же, ценность произведения искусства определяется не только его реалистичностью. Это бесспорно. Но не являются ли в данном случае искусствоведы заложниками традиционной хронологии в общем и принятых датировок творчества Микеланджело — в частности? И на основании чего вообще указанные скульптуры были отнесены к одному автору? Ведь более чем очевидно, что если экспертам представить рядовое произведение, снабдив его легендой о недавно раскопанной мастерской какого–нибудь признанного гения, то и результат их оценки будет соответствующим. Это не вина искусствоведов, а проблема человека вообще. Человеческая психология такова, что наше восприятие по большей части определяется интеллектуальными установками, то есть, немного утрируя эту теорию, можно сказать, мы видим в предмете то, что уже о нем знаем. И искусствоведение здесь — не исключение*.
*