Матрона

На той делянке, что на склоне горы, трава поникла к самой земле, будто кто-то катал здесь бревна. Делянка в низине b{ckdek` получше. Лето выдалось дождливым, и трава вымахала по пояс. По одной копне для овец, по четыре для коровы и телки. Всего двенадцать копен, больше ей не нужно.

На нижней делянке трава сеяная. С обеих получится двадцать копен. Значит, половину она может отдать. Надо только найти того, кто согласится их взять. Неужели и за половину они не станут косить? Что за люди, ведь зимой они платят за сено столько же, сколько за корову. На обратном пути она зашла к Чатри. Не хотелось ей идти к нему, но вчерашний гость не давал ей покоя. Чатри сидел на скамейке и точил косу. Его внучка в резиновых ботах застряла в грязи и пыталась выдернуть ноги.

— Доброе утро, — поздоровалась Матрона.

— Будь здорова, — вопросительно глянул на нее Чатри.

— Собираешься косить?

— Да. Пока земля мокрая, косить легче. В жару коса берет хуже.

Жена Чатри, увидев ее с веранды, поспешила во двор: постеречь мужа, наверное, чтобы не увели. Она заранее нахмурилась и сорвала злость на внучке — выдернула ее из грязи и шлепнула пару раз по мягкому месту, шлепнула так, чтобы незваная гостья поняла, что дело тут вовсе не в девочке. Матрона сделала вид, что не замечает этого.

— Сколько тебе платят в колхозе? — спросила она.

— За копну пять рублей.

— А проценты?

— Пять копен колхозу, одна — твоя, — сказал Чатри и снова принялся точить косу.

— Доброе утро, Матрона, — сощурилась его жена.

Она еще не причесалась. Да и не умылась, наверное. Голые колени ее были забрызганы грязной водой, мутные капли медленно сползали вниз по ногам. «Неужели и таким я должна завидовать?» — с презрением подумала Матрона.

— Дай Бог тебе хорошей жизни, Ната, — сказала она. — Так ты идешь косить? — вновь обратилась она к Чатри.

— Косить — непонятно разве? — проворчал он.

— Колхозу?

— Колхозу!

— Траву мою прибило дождями. Не согласился бы ты ее скосить?

Жена не дала ему ответить.

— Нет у него времени. Еще и половина своего не скошена. Как только закончатся колхозные работы, надо свое доделать. А колхоз платит хороший процент: за пять копен одну.

— А я даю половину. Уложите сено в стог и — половина ваша.

Чатри поднял голову и посмотрел на жену. Зыркнув на него в ответ, она покачала головой:

— За половину каждый согласится работать. Только времени нет у него, а то он не отказался бы.

Чатри не хотел упускать такую выгоду.

— Трава совсем полегла? — спросил он. От его тона повеяло надеждой.

— На склоне похуже, в низине ничего, хорошая.

— Ладно. Все скошу.

Не зная как уберечь его от будущих сплетен, жена вновь сорвала злость на внучке:

— Опять залезла в грязь, чтоб ты сдохла! Иди домой, пока я тебя не убила.

— Сметаешь стог и половину возьмешь себе, — Матрона вела себя так, будто не понимала, что происходит с его женой.

— Не будем говорить об этом, — сказал Чатри.

— Дай Бог счастья вашим детям, — стала прощаться Матрона. Шагнула к калитке и остановилась. — Чатри, — сказала она и увидела, как вздрогнула его жена.

— Что такое? — покосилась на мужа.

Матрона молчала. Жена Чатри, разбрызгивая грязь, двинулась к ней.

— Как зовут вашего вчерашнего гостя? — спросила, наконец, Матрона.

— Доме, — помедлив, ответила жена Чатри, и в глазах ее сверкнуло любопытство.

— Доме?

— Доме.

Теперь они обе не хотели, чтобы Чатри слышал их разговор и, выйдя на улицу, закрыли за собой калитку. Пошли к роднику. Над ним возвышался громадный камень, поросший мхом. Наверное, дети становились на камень пыльными ногами и принесли с пылью споры мха, потом прошел дождь, и вот, пожалуйста, прошлым летом камень был голым, а теперь зазеленел. Женщины не стали на него садиться. Разговаривали стоя.

— Ты знаешь его семью? — спросила Матрона.

— Знаю, — не без бахвальства ответила жена Чатри.

— Что они за люди?

— Односельчане мужа нашей дочери. Сам Доме живет в Чреба с женой и детьми. В доме кроме старика никого нет. Говорят, Доме занимает большую должность.

— Говорят, что он не родной старику…

— Кто тебе сказал?

— Вдова Егната. Говорила, что от тебя слышала.

— Ну и что? — загорячилась жена Чатри. — Теперь и родные дети родителям не помогают. А у них в селе только и разговоров: смотрите, как приемный сын ухаживает за своим отцом! И жена его, и дети — все заботятся о старике. Лучшую одежду, пищу — все ему, ни в чем старик не нуждается — слышишь? — ни в чем. Так что никого не слушай: хорошие люди, готовый дом — выходи за него и живи себе, припеваючи. Если бы они не были достойными людьми, разве мой муж привел бы его к тебе, разве ему нужно, чтобы ты его потом проклинала.

— А этот Доме, он сын кого-то из родственников старика, или его из приюта взяли? Или нашли где-нибудь? — спросила Матрона и замерла. Даже вспотела. Губы ее дрожали, и она никак не могла унять их.