В Одессе после Февральской революции был образован Комитет общественных организаций, который и взял на себя исполнительные функции в городе. В первых числах марта ворота одесской тюрьмы распахнулись для нескольких сотен политических узников. Но уголовники тоже желали вкусить свободы, и 8 марта в Одесской тюрьме вспыхнул бунт заключенных, возглавленный Г.И. Котовским. Результатом бунта стали новые тюремные «революционные» порядки. Газеты тогда сообщали: «Все камеры открыты. Внутри ограды нет ни одного надзирателя. Введено полное самоуправление заключенных... Котовский любезно водит по тюрьме экскурсии». В результате «революционных порядков» уголовники вскоре оказались на свободе, где занялись своим привычным ремеслом, и вскоре всплеск бандитизма стал угрожать существованию новой власти.
В марте 1917 года в Одессе действовало более 20 политических партий. Наибольшую популярность среди крестьянских масс, военных частей и части трудовой интеллигенции снискала, как и в Севастополе, партия эсеров, насчитывавшая в городе более 10 тысяч членов.
Достаточно влиятельной силой стал и объединенный одесский комитет РСДРП (из меньшевиков и большевиков), в руководстве которого оказались одни меньшевики, за которыми тогда шло большинство рабочих. Меньшевики и большевики Одессы находились в одном Объединенном комитете РСДРП до октября 1917 года, хотя с мая большевики имели в комитете свою независимую фракцию. При выходе из подполья большевиков в Одессе насчитывалось не более 50 человек. Показательно, что в состав Одесского Совета было избрано 232 эсеров, 194 меньшевика и всего 18 большевиков.
Итак, Черноморский флот понемногу втягивался в революционную анархию, однако втягивался очень медленно и «неохотно». В чем же была причина столь явной революционной нерешительности черноморцев? Думаю, что такое положение дел было вызвано целым комплексом причин. Попробуем их проанализировать.
За влияние на матросские массы в Севастополе весной 1917 года активно боролись партии эсеров, меньшевиков, большевиков, кадетов и анархистов. При этом безусловными лидерами являлись эсеры, в ряды которых записалась почти половина всех матросов. Причем не радикальные, склонные к убийствам и экспроприациям «леваки», а классические умеренные «правые» эсеры. Это объясняется тем, что среди матросов и унтер-офицеров флота было много выходцев из зажиточных и кулацких слоев Малороссии. Матросская масса была неоднородной и по национальному составу.
За эсерами вторыми, по популярности, шли меньшевики, далее анархисты с кадетами. В руководстве Севастопольским Советом военных и рабочих депутатов, в Совете крестьянских депутатов, в Центральном комитете Черноморского флота (Центрофлоте), а также в судовых и солдатских комитетах власть, разумеется, захватили представители самых популярных партий — эсеры, меньшевики и анархисты. Что касается большевиков, то весной 1917 года они были откровенными аутсайдерами, их насчитывалось не более нескольких десятков человек.
Пропагандируемые большевиками пораженческие идеи весной 1917 года не находили понимания среди черноморцев. Напротив, в первые месяцы после Февральской революции на Черноморском флоте было сильно революционное оборончество—идея продолжения войны «до победного конца», во имя защиты демократии и свободы. В созданных при участии Колчака революционных органах власти преобладали умеренные социалисты. Подобная расстановка политических сил сохранялась некоторое время и в дальнейшем.
Невысокая, по сравнению с Балтикой, активность матросов Черноморского флота в первое время после Февральской революций объяснялась, прежде всего, оторванностью Севастополя от центров революционной борьбы — Петрограда и Москвы, а также от таких крупных промышленных городов и районов Южной России, как Харьков, Екатеринослав и Донбасс. Вследствие этого черноморцы в первое время не испытывали на себе радикального революционного давления, как их коллеги-балтийцы. Взять хотя бы рабочие организации Петрограда, которые оказывали сильное влияние на матросов Балтийского флота. На Черноморском флоте ничего подобного не было. Среди севастопольских рабочих было немало мелких собственников и кустарей, которые пошли работать на предприятия, уклоняясь от призыва в армию, а также демобилизованных матросов-сверхсрочников, зарекомендовавших себя «примерной» службой в царском флоте. Ни о какой революционной пропаганде среди матросов они, разумеется, и не помышляли.
Политическая «отсталость» черноморцев объяснялась также и слабостью революционной работы на Черноморском флоте. Дело в том, что все сколько-нибудь влиятельные революционные матросские организации в Севастополе были разгромлены в 1905—1907 годах и в последующее время уже не были восстановлены на прежнем уровне. Сказывалось отсутствие в Крыму и лидеров революционных партий, которые, как мы уже знаем, очень плотно окормляли Балтику. На Черном море же действовали партийные деятели и агитаторы «второго эшелона», не обладающие особым талантом, авторитетом и харизмой.