«Матросская тишина»

– Вас арестовали за убийство собаки? – Артем тоже был несколько удивлен.

– Именно так, – подтвердил кучерявый. – Точнее, пса. Я его отравил колбасой с крысиным ядом. За то, что, выбегая из подъезда гулять, он сразу же в первую очередь гадил на колеса моего «Запорожца». Так продолжалось около трех месяцев. Хозяин этой твари, мой новый сосед по площадке, – буржуйская морда. Когда я попросил его оттаскивать своего задирающего лапу кабыздоха от машины, он просто послал меня на три буквы. Дескать, собачка и дальше будет писать там, где ей больше нравится. Тогда я купил крысиный яд, в одно прекрасное утро сел во дворе на скамейке и стал ждать. Подождал, пока этот гнусный Циклоп, спущенный с поводка, в очередной раз обгадит резину моей машины. А затем подошел к нему и бросил колбасу. – Мужик печально вздохнул и обвел рукой камеру. – И вот я здесь. По иску страховой компании. Потому как кобель оказался редчайшей породы, интерчемпион-медалист, единственный в городе производитель, и имел страховой полис на сумму десять тысяч долларов. А хозяин пса, оказывается, не кто иной, как вице-президент международного кинологического союза. Меня сразу обвинили в умышленном убийстве, жестоком обращении с животными и арестовали. Вот и скажите мне, могло бы такое безобразие приключиться во времена коммунистов? Молчите. Так я вам отвечу!..

Дверь камеры загрохотала и открылась, прервав исповедь Доцента.

На пороге стояли два контролера. Один из них, сверяясь с бумажкой, начал выкрикивать фамилии:

– Куприянов, Желудков, Куценко… Греков! На выход!!!

В камере началось движение, со всех углов послышался отборный мат.

– Куда это опять, блин?! – недовольно огрызнулся Стас и, поднимаясь, взглянул на Артема. Словно тот был матерым сидельцем и мог знать ответ на этот бессмысленный вопрос. Грек молча пожал плечами и вслед за кольщиком встал из-за стола, чувствуя постепенно начинающееся в желудке бурление. Судя по странному, почти задумчивому выражению, минуты две спустя появившемуся на бледном лице Стаса, – в его отравленном организме начало происходить то же самое.

В полной мере прелести первого употребления в пищу местного хлеба и водички Артем осознал только пару часов спустя, когда от острой боли во вспученном животе ему хотелось выть в голос, кусать губы и в буквальном смысле лезть на стенку. Сейчас же их, десятерых, вновь построили в коридоре и повели. Как оказалось, – на медосмотр.

После недолгого путеществия по коридорам тюрьмы группу арестантов, как скот в стойло, загнали в крохотную камеру и приказали раздеться до трусов. После чего распахнулась внутренняя дверь камеры, и вежливый, с интонацией прирожденного садиста, голос вертухая предложил «уродам» войти в следующее помещение – натуральную клетку, с толстыми прутьями от пола до потолка. Внутри – медицинский лежак, накрытый серой от застарелой грязи, испачканной бурыми кровяными пятнами простыней, на которую противно было даже смотреть, не то что ложиться. С наружной стороны клетки, у стола, уже ждали врачи, три женщины и мужчина. Лепилы с постными лицами стали задавать вопросы, время от времени что-то чиркая в своей драной тетрадке…

Первым «осматриваемым» оказался тощий, весь покрытый прыщами сутулый тип, на вид лет двадцати пяти. На его груди, плечах и даже спине были наколоты нацистские символы – гитлеровская свастика, стилизованная под нее эмблема РНЕ, изображение сапога с надписью «Россия», давящего голову кучерявого губастого негра с кольцом в носу, кулак, влетающий в горбатый нос еврея, еще какая-то лабуда на ту же тему. Без особого интереса разглядывая наколки, Артем обратил внимание, что вены на руках скинхеда исколоты так, что на них нет ни единого живого места. Еще один наркот, мать его… Интересно, у кого он, такой ярый расист, героин для дозы покупал? Не у черномазых ли нигерийцев возле Института дружбы народов имени Лумумбы? А может, у цыган или азеровталышей?

– Туберкулезом, сифилисом, гонореей болеете? – скосив взгляд из-под очков на прыщавого нацика, сухо спросила одна из медичек.

– А ты что, перепихнуться хочешь? – огрызнулся наркоман, сверкнув золотой фиксой.

– Очко свое трахай, – привычно, даже не моргнув глазом, осадила врачиха. – Черепно-мозговые травмы были?

– Не-а…

– Ясно. Руку фельдшеру давай, – кивнув на стоящего возле клетки бородатого коллегу, приказала правнучка Гиппокарта. Арестант безучастно просунул сквозь прутья исколотую руку. Спросил лениво:

– Че, баян дуры на халяву? Гы-гы!

– Кровь твою засранную на анализ брать будем, – фыркнул фельдшер и выудил из заполненной мутно-розоватой жидкостью ванночки-кюветы устрашающих размеров древний шприц с толстой длинной иглой. Но, взглянув на вены, попасть в которые этим отбойным молотком не представлялось никакой возможности, нахмурился и потребовал дать другую руку. Правая оказалась не лучше. Однако и это, затруднительное для большинства медиков вне пределов ГУИНа, обстоятельство не слишком шокировало бывалого эскулапа. Презрительно взглянув на скинхеда, он скривил губы и устало приказал: