Матросская тишина. Бомба Геринга

На пересечении Ленинского и Университетского проспектов Калерия вспомнила, что в семь часов вечера она обещала заехать к профессору Угарову, чтобы захватить экземпляр диссертации Иванова. Была уже половина восьмого. Зная, что профессор отличался строгой пунктуальностью, она не могла решить, что ей делать: позвонить и сказать, что ее задержали непредвиденные обстоятельства, или прибыть к нему без звонка с опозданием. После минутного колебания выбрала первое. Свернув на маленькую дорожку перед универмагом «Москва», она позвонила из телефонной будки. Профессор даже не дал Калерии произнести нескольких слов в оправдание. Из трубки полился его мягкий старческий голос:

— Голубушка, где вы запропастились? Мы с Татьяной Нестеровной прислушиваемся к каждому хлопку лифта.

— Меня задержали дела службы. Но если позволите, то я через двадцать минут буду у вас.

И снова поток радушных восклицаний хлынул из трубки:

— Мы ждем вас!.. Татьяна Нестеровна испекла свой любимый торт!..

В радушном гостеприимстве старых бездетных людей, чьи судьбы жизнь сплавила в единый неразрывный монолит, есть такое трогательное сердечное откровение и радость общения, что Калерия в первую минуту даже растерялась. И когда она, сняв одну туфлю, взглядом искала тапочки, профессор решительно замахал руками:

— Нет, нет, у нас это не принято!.. Пожалуйста, не снимайте туфли!..

Прошло пять лет после того, как Калерия последний раз видела Петра Ниловича. Всего пять лет, а как он изменился! И не просто постарел и поседел до снеговой белизны, а появилось во всем его облике, в движениях, в суетливой походке что-то глубоко старческое, чего не было раньше.

Ужин был праздничный. Стол украшал торт собственного приготовления, именуемый хозяйкой «Муравейником»; в красивых хрустальных вазочках стояло несколько сортов варенья. Зажаренная в духовке индейка была подана в каком-то особом соусе из множества сладких и пряных приправ, которые Калерия так и не могла определить на вкус, на что Петр Нилович, вскинув над головой указательный палец, воскликнул:

— Секрет фирмы! Татьяна Нестеровна во время войны, когда мы жили в эвакуации в Новосибирске, умела из конопляного жмыха, сахара и каких-то смесей делать такие торты в честь освобождения больших городов, что друзья наши приходили в восторг и облизывали пальчики!..

— А помнишь, Петенька, какой я испекла торт в честь взятия Берлина?! У нас было целое пиршество!.. В этот день к нам пришло столько друзей: москвичей и сибиряков!.. — Татьяна Нестеровна шумно вздохнула. — Да, по тортам, я когда-то была призером, а Петр Нилович кудесник по смесям разных сортов чая. Этому искусству он научился, когда мы целое лето перед войной прожили в Грузии в семействе чаеводов. Уж кто-кто, а они-то умеют заваривать такой чай, что не напьешься и не надышишься.

Когда кулинарная тема как-то незаметно сама собой иссякла, разговор переметнулся на работу Калерии. Стараясь не омрачать благодушных старичков невеселой статистикой и рассказами об особенно дерзких правонарушениях в поведении современной молодежи, Калерия в разговоре сразу же взяла уклон романтико-педагогический, рассказала о том, как отдает своей работе все душевные и физические силы и какое порой испытывает счастье и радость, когда ей удается оступившегося парня наставить на путь истинный. Приводила интересные примеры, чем очень увлекла гостеприимных хозяев, которые умели не только хлебосольно угощать, но и с интересом слушать гостя. И не просто слушать, а искренне удивляться, восхищаться…

Видя, что излишне увлеклась своими рассказами, Калерия посмотрела на часы.

— Милая гостья, нора и честь знать! Свой регламент я уже давно использовала. Вы-то как поживаете, Петр Нилович, и вы, Татьяна Нестеровна? Когда я бываю у вас, то испытываю благостное чувство верующего христианина, пришедшего в храм божий, чтобы замолить свои житейские грехи. У вас какой-то особый климат: само окружение, вот эти стены с картинами, книги, старинные гравюры и скульптуры… Все это успокаивает, настраивает душу на чистоту и праведность. Мне так легко у вас.

Татьяна Нестеровна вздохнула, кивнула несколько раз головой, как бы соглашаясь с тем, что сказала гостья.

— Да, представьте себе, Лерочка, по-другому Петр Нилович не может. Погоду делает в нашей семейной жизни он. Он в эту телегу впряжен коренником, а я у него всю жизнь скачу в пристяжных. И не ропщу на судьбу. Вот так и поживаем.

Петр Нилович рассказал о делах на кафедре, посетовал, что молодежь нынче пошла в науку дерзкая, очень практичная и не всегда уважающая сложившиеся в ней традиции.

— Наука сейчас настолько раздроблена на разделы и подразделы, что порой из-за деревьев не видишь леса!