Матросы

Начальник, крупный телом и цепкий, как обезьяна, стремительно форсировал трапы, презирая опасность для собственной персоны. «Если суждено пасть от кирпича, все едино колпаком не накроешься». Его подогревали азарт стройки и ближайшие перспективы. Ему хотелось увлечь ими рабочих, чтобы никого не манила назойливая радиореклама, зазывающая мастаков новостроек в Сибирь, на Дальний Восток и в среднеазиатские просторы.

— Отечество везде! — восклицал он простуженным, нелепым басом, и сигарета прыгала в его мокрых губах. — Коренникам, передовикам обещаю квартиры. Нажал кнопку — и войдите, надевайте шлепанцы, не губите натертый паркет!

— Коренникам? А пристяжным?

— Пристяжной может свободно заломить коренного, аж дуга заскрипит…

— Стало быть, смотря какая пристяжка?

— Вот именно.

Он уходил, крепко ставя ступни; на уровне его роста бежал табачный дымок.

Начальник знал твердо: не расколется упругий костяк рабочего братства, никого не заманит Крайний Север или океанский окаем, куда гагачьими стаями потянулись бригады молодых людей завоевывать право на государственную зрелость.

Севастополь привязал к себе тех, кто увлекался подлинной жизнью. Здесь силы созидающего духа не приносились в жертву расчету, здесь обстановка заставляла глубже понимать самого себя, верить другим, яснее видеть плоды своих рук и гордиться ими.

Чумаков — пенсионный, казалось бы, человек, а не сгонишь его с помостей, насильно не отнимешь инструмент, не соблазнишь спокойным отдохновением на берегу бухты, на скамейке или за дощатым столом домино.

Рабочие, и не только строители, накрепко сдружились с флотом, полностью жили его интересами. Флот для Севастополя — это то, что для других шахты и копи, заводы и колхозы. Без флота тут все захиреет. Конечно, когда наступит полный мир на земле и буржуй останется только на пожелтевшем плакате, Севастополь зашумит торжищами и фестивалями, станет принимать египтян и алжирцев, негров и французов, и на кой дьявол нужны будут ему военные корабли?

Рабочие Севастополя имеют специфический вид. Молодежь почти сплошь «мариманы». Тельняшка и матросский ремень непременно сопутствуют юности, пусть на недолгом этапе. Но отрава останется навсегда. Не спорьте и не протестуйте, севастопольцы! Многие из вас пришли сюда после войны, а я давно, очень давно знаю и люблю этот город. Я жил его самыми трагическими днями и не жалел свою жизнь, висевшую зачастую на волоске. Со следами незаживших ранений я снова вернулся под твои стены, Севастополь! Я приходил сюда дважды и трижды, через надежды и отчаяния, через мечты и кошмарные реальности, и не жалею о штурмовых днях, о молодости, сдружившей меня с простыми героями будней. Перед ними склоняюсь я до самой земли, опаленной и пропитанной бессмертной кровью.

Рабочие перероднились с флотом, возникло новое поколение — ему предречем и дерзость, и вдохновение. Для стойких сердец открыта святая святых флотской жизни. Гражданам Севастополя дорого то же, что и людям в бушлатах. Таковы законы духовной спайки народа и его вооруженной когорты.

Рабочее братство охватывало широкий периметр бассейна. Сюда с украинского юга приходили молодые корабли. На них — рабочие и инженеры судоверфей; они будут на плаву доводить механизмы вплоть до светло-голубого флага на мачте. Поскольку существуют моря, без моряков обойтись невозможно. Кипучая мысль конструкторов не может дремать.

Флот вступал в новую эру. Заводы с энергией взялись за дело, подчас совершенно незнакомое. Но тем интереснее! Мобилизационная готовность — не только тушенка и вобла, полушубки и огнестрельный припас; это — способность в любую минуту решать любые задачи…

Салон «Истомина» переполнен. Сюда собрали офицеров; молодости отдано первое место. Молодость стояла у пультов, она точнее оперировала формулами, свежее было ее дыхание, крепче мускулы.

Кортик у бедра уже не являлся аттестатом зрелости, и надраенная латунь на мундире не единственный признак интеллектуального блеска. Офицеры совершили воистину адский труд, в кратчайшие сроки переобучив матросов — тоже молодежь — владеть новым оружием. Немало израсходовано мела, чертежной бумаги и туши, в пламени взбудораженных мыслей много сгорело отпусков, свиданий, перекуров. Отстать никому не хотелось, хотя кое-кого и списали, заменив более зрелыми и восприимчивыми. Прибавилось таких офицеров, которые, пожалуй, не очень сильны были в мореходстве, зато до винтика знали приборы и физико-математическое естество оружия века супермодерн.

Адмирал с тремя звездами на погонах, с волевыми чертами красивого, мужественного лица, с седой головой и сильными, покатыми, как у атлетов, плечами, стоя отвечал на вопросы офицеров. Он сознательно будоражил их, доискиваясь подлинной ценности этих молодых людей, призванных не для раутов и паркетных шарканий, а для смертельно-сложного дела.

Их внимание слишком знойно для простого любопытства, щеки влажны и глаза широко раскрыты не только от духоты помещения. Многие из них приучили свои организмы к самым невыносимым режимам. Натренированности их легких и сердца можно позавидовать.