Мату-Гросу

Когда в 1968 году Служба защиты индейцев была ликвидирована после пятидесяти восьми лет все уменьшавшейся ответственности, ее место заняла новая организация с новыми руководителями. Национальный фонд индейцев приветствовали как новую надежду. Несомненно, что деревня на реке Ареойеш была уже в гораздо лучшем состоянии, когда я, опять с Таитубо, посетил ее месяцев восемнадцать спустя. Новый правительственный чиновник, очевидно, имел больше денег и больше власти. На складе у него находились большие запасы продовольствия. Медикаменты лучше соответствовали фактическим потребностям в них. Самое важное, что мы увидели в деревне, когда снова пересекли реку, — это ее здоровые обитатели. По общему мнению, сейчас время года не было малярийным, и сердце радовалось при виде пухлых ребят, бегавших вокруг нас и дразнивших собак. Было приятной переменой нырнуть в хижину без чувства тошноты. Привезенные нами для них подарки — спички, табак и леска — с первого момента прибытия пользовались у них большим спросом. Деревню даже навещал падре, который хлопотал для них о каком-то соседнем участке земли, уже не принадлежавшем им, чтобы им позволили там охотиться. Прибывавшие поселенцы все дальше оттесняли индейцев к узкой полоске земли, на которой стояла их деревня.

На этот раз мы прибыли на лодке с подвесным мотором, и три молодых шаванте поплыли с нами в Шавантину, после того как мы побывали в их деревне. Эта река всегда могла проявить вероломство в отношении легко уязвимых лопастей вращающегося винта. В ней есть камни и песчаные отмели. В ней есть стволы деревьев, смытых вниз во время разлива. Есть и водопады, где река шумно бурлит, а двигатель стонет из-за изменения лодкой скорости, и быстрое течение грозит повернуть лодку назад. Один шаванте стоял на носу лодки и показывал, куда нам двигаться, поскольку он знал реку досконально. Солнце спускалось, и вода казалась не коричневато-зеленой, а сверкающей отраженным светом до тех пор, пока солнце не скрылось за деревьями и река почернела в ночной темноте. Шаванте смеялись. Они рассказывали друг другу истории на своем гортанном языке. На какое-то мгновение они опять стали королями своего королевства. Только в Шавантине, когда наша лодка заскрежетала дном о песчаную отмель, они наконец притихли. Вскоре они покинули нас, и мы никогда больше их не видели.

Вот и все пока о двух сотнях этих индейцев, о которых столь неумело заботится государство. У них остались только жалкие крохи их уничтоженной культуры, и больше ничего. Им предоставили своего рода анклав, но он долго не сохранится. Если по отношению к индейцам и существует какая-то политика, то она остается непонятной, хотя стремление правительства превратить их каким-то образом в бразильцев кажется положительным. Пока что они не индейцы и не бразильцы. Они — люди сумерек, прозябающие между двумя мирами, попрошайничающие у XX века, а затем отступающие в прошлое. Никто их не учит и даже не рассказывает о происходящем вторжении. Они приходят в Шавантину, а затем снова возвращаются домой. Прошло ровно двадцать семь лет с того дня, когда белые люди впервые обменялись рукопожатиями с шаванте, когда их воины были окончательно «умиротворены». Не многие из них в состоянии вспомнить тот день, потому что пожилые почти все умерли. А молодые знают только то, что они живут в кольце хижин у реки Ареойеш, где им заниматься почти нечем, кроме как половить немного рыбу да поклянчить крючки, когда рыба утащит их вместе с леской.