Высокий слушал, забрав в кулак бороду. Пожевал губами, хмыкнул:
— Сердце смири, говоришь? А коли не смиряется оно? Поведаю тебе притчу. Про дружинника княжьего. Хоробр не из последних, может быть, слыхивал о Прокоше Олексиче? И вот говорят Прокоше: «Не по правде живешь, мечом погибель творишь человекам».
Закопал Прокоша свой меч, стал землю пахать. Ему говорят: «Не по правде живешь, о спасении души не мыслишь».
Бросил Прокоша орало, взвалил котомку на плечи и пошел с монахами ко гробу господню на поклонение. Жил подаянием, плоть усмирял молитвами да к смирению, как ты же, людей призывал. И таким добрым и хорошим себе казался, что лучше его человека нет. А вернулся — узнал, жена и детишки от голода померли. И подумал Прокоша: «Не смирением ли семью свою загубил?» И не стало ему ничего горше смирения.
— И чего ты ему толкуешь, — вмешался маленький, — он же заморский, где ему нутро наше понять.
Он вытер руки полой плаща, как баба передником, осмотрел себя и крякнул от удовольствия.
— Вот заявимся к половцам в этом бабьем сарафане и скажем, что мы заморские святые отцы.
Его развеселила собственная шутка, и он важно поклонился и произнес:
— Кылы-мылы-былы.
— Мало веселого, — откликнулся высокий. — Вот скажи, — обратился он к Али Саибу, — почему ты, о смирении думая, пошел с нами князя из плена вызволять?
Перс улыбнулся и ничего не ответил.
— А мне князь вроде сына крестного, — продолжал высокий. — Душа-то у него, как степная ширь, просторна.
Помолчав, сказал гневно:
— Бойся, перс, своего смирения. От него сердце заплывает жиром и становится тугим и сытым, как боярское брюхо. Ему дела нет до того, что творится на свете. Сердце тоже в голоде надо держать, чтобы оно на беду и веселье, как струна, отзывалось. На то человеки мы. А человек в народе — не капля в реке. Он родник ручья, в реке рассеянный. Он другим ручьям отдает свою воду, они питают его. Сколько ты видел людей, и сколько их прошло сквозь твои странствия, но каждый свой след в тебе оставил.
Долго еще сидели они у потухшего костра: двое русских и перс. Ветер колыхал травы. Разгуливал, охотился за кузнечиками рыжий петух, привязанный бечевкой за ногу.
РЫЖИЙ ПЕТУХ
Оставили силы князя. Не на шутку взялась за него горбатая хворь. Недвижим в шатре лежал, часто впадал в беспамятство. И не было охоты хворь превозмочь: все равно жизнь — не радость.
Хан Елдечук тревожился: вдруг помрет пленник, не видать тогда выкупа. Перестал напускать черныша своего на немощного петуха «Святослава». Зато избил тот и затаскал пестрого петуха «Кончака».
Досадовал хан, что пленил могучий Кончак в битве самого Игоря, а ему достался всего лишь какой-то маленький князишка рыльский. Ходили слухи, что опутывает Кончак и сына Игорева — Владимира — своею дочерью, хочет породниться со строптивым князем.
Злится Елдечук на Кончака еще и за то, что пограбил тот гостей заморских, ничего на его долю не оставил.
Вот сидят эти три гостя в ханском шатре, жалобятся. Один черноглазый, важный и спокойный. Другой белобородый, честь ему оказывает, слова его на половецкий язык переводит. Третий совсем не знатен: маленький, бороденка козлинал хвостом выгнулась. Он тоже говор половецкий не ведает, все по-заморскому лопочет. Одежонка на них поизношена, но видать сразу, что люди достойные.
Лежит их земля далеко на востоке и называется царством Хорезмским. Богатства его неисчислимы, войско непобедимо. Наслышаны весьма в той стране о хане Елдечуке, уважают его за храбрость и достоинство. Желает шах Текеш большую дружбу с ханом затеять, вести с ним торг и мену. Посылал шах в подарок Елдечуку ларец с дорогими каменьями, ткани богатые да меч булатный.
— Все отняли кончаковы воины, еле ноги от них унесли. Только и остался один петух рыжий, — жалуется гость.
Елдечук загорелся надеждой: не поможет ли ему шах, разгневавшись на Кончака, столкнуть соперника, завладеть всей половецкой степью? И особо радуется обещанию гостей привезти ему редкостных булатных мечей, о которых такая слава по всей земле идет.
— А чем петух ваш славен, коль удостоился чести, чтоб его с собой возить? — будто бы между прочим спросил хан.