Матушки: Жены священников о жизни и о себе

В университете на 1 – м курсе, когда у нас был фольклор и нам рассказывали о том, что существует такая редкая песня, записанная в крепостном театре, «Во лесах охотник», я улыбалась от счастья, потому что я ее просто знаю, причем не только слова, а знаю, как она поется – у нас ее пели. Бабушка обладала замечательным музыкальным слухом, она очень хорошо знала службу и пела в церковном хоре, в свое время даже регентом была. У нее был большой диапазон – она могла петь разные партии, а у бабушки Вари был альт. Помню себя ребенком, сижу в зале на кровати за подушками, а они поют. Мне никогда не надо было в жизни ничего большего и до сих пор не надо. Когда мы с мамой собираемся, я приезжаю летом, мы поем. Мама у меня поет прекрасно, у нее от природы поставленный голос. Вы знаете, это что-то совершенно непередаваемое. Мы сразу опрокидываемся в безвременье, забываем, сколько нам лет. А пели они духовные песни, например «Два Ангела парили над грешною землей и тихую беседу вели между собой» или «Ах ты келья моя, келья темная, ты лампадой одной освященная», «Гора Афон, гора святая», любимая пасхальная «Спит Сион и дремлет злоба, спит во мраке Царь Царей…», «В далекой стране в Палестине струится река Иордан», «Прошу тебя, угодник Божий, святый великий Николай! В житейском море утопаю ты руку помощи подай», и другие, но духовные песни – это вещь очень специфическая. «Гора Афон» и подобное – это святое, когда они пели это, разложенное на голоса, или когда они пели народные песни, разложенные на голоса, и городские романсы, тоже замечательные, – это было что-то совершенно удивительное. «Ехал пан, ехал пан…» Понимаете, голосом так сделать, что я вижу движение, но, может быть, у меня просто живое воображение было, как у ребенка, поэтому так на меня действовало. Это было сочетание вещей, которые кажутся несочетаемыми. Вот что писала в 1976 году мамина крестная Августа Кузминична Тараканова (ей в то время было 83 года): «Я большой книголюб, вот и просила у брата сочинение Достоевского «Обиженные и униженные»…

В этом есть для меня, например, что-то бесконечно трогательное. Все эти «книголюбы», вообще эта провинциальная «книжность», на которую мало обращают внимания. А я вот помню, например, журнал «Вестник знания» издателя В.В. Биттнера (как его ругал Корней Чуковский в известных печатных изданиях!). Может быть, Чуковский был и прав с точки зрения городской культуры, но для деревни этот «Вестник знания» имел колоссальное значение. Его наряду с Православной Богословской энциклопедией выписывал бабушкин брат. Это журнал освещал почти все отрасли знания и был, конечно же, не научный, но популярный.

У меня есть стихотворение, я не верю, что это сочинил мой дедушка в 15 лет. А 15 лет ему было в 1914 году, когда началась Первая мировая война. Стихотворение посвящено знаменитому казаку Козьме Крючкову, который потом так героически погиб в Белой армии. Я не думаю, что дедушка сам сочинил, но оно такое наивное, написанное от руки детским почерком, уморительное по орфографии и подписанное «Александр Невский», что мне хочется верить, что он сочинил сам…

–  Вы не помните его на память?

– Помню.

Впереди всей рати русской,
Впереди своих полков
Выезжают на разведку
Кучки русских казаков.
На коне ретивом едет
Бравый воин молодой,
Он Кузьма Крючков зовется,

Удалой казак донской.

Видит всадников вдали он,
В них германцев признает,
И один несется смело
Он на целый полувзвод.
Между немцами крутится
Он как страшный ураган.
Кровь казацкая струится
Из пятнадцати уж ран.
Вот еще немецкой шашкой
В пальцы ранен был герой.
Шашка выпала, остался

Воин с голою рукой.

Тут он силой молодецкой
Пику вырвал у врага.
Утекай, улан немецкой,
Если шкура дорога.
Девять немцев уж убито,
Вот еще один лежит.
Только трое удирают,
Полувзвод один разбит.
Прохворал герой недолго,
Излечился он от ран
И опять сражаться едет
За Россию и славян.