Матушки: Жены священников о жизни и о себе

– У меня рецепт на все случаи жизни только один: не торопиться принимать решения, смотреть, слушать и слышать. Больше рецепта нет. Если ты другого человека видишь, слышишь и не торопишься в решениях, тогда можно преодолеть любые подводные течения, если ты настроен на семейное счастье. Если ты не настроен, тогда ничего не поможет. Женщины – существа более эмоциональные, им свойственно сразу ощутить и претворить в действие, а потом оказывается, если бы ты подумал – сделал бы иначе или вообще не сделал. Вообще, все знают, рецептов не существует, потому что ничего не тиражируется. Церковь нам все время об этом говорит: каждый человек уникален, а мы этого не слышим.

Ольга Юревич

Протоиерей Андрей Юревич(р. 1957) – помощник председателя Синодального отдела по взаимодействию с вооруженными силами, служит в Москве в храме Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке. До 2011 года – настоятель Крестовоздвиженского собора г. Лесосибирска, благочинный Енисейского округа Красноярской епархии, председатель попечительского совета православной гимназии г. Лесосибирска. Архитектор, до рукоположения – руководитель архитектурного бюро. Основатель Музея современного христианского искусства в г. Лесосибирске.

Ольга Юревич(р. 1957) – архитектор, окончила МАрхИ. Растит семерых детей

Москва – Лесосибирск: путь вверх «Тогда уж являйся и мне!»

Я москвичка. У мамы с папой одна. Они у меня инженеры и старались дать единственной дочке все самое лучшее, что только могли. Я всю жизнь мечтала о братьях и сестрах, но так и осталась единственной, потому родительскую заботу делить мне было не с кем. Так и вышло: закончила московскую немецкую спецшколу, художественную школу, на пианино меня научили играть. Потом поступила в Архитектурный институт. Жизнь была насыщенная и вполне светская. С батюшкой я познакомилась еще до института на подготовительных курсах. Мы, вообще, очень рано поженились: ему было 19 лет, а мне только-только 20 исполнилось. На последнем курсе, за 10 дней до защиты диплома, родила Катюшечку, и когда ей было полтора года, мы с батюшкой поняли, что больше в Москве не выдержим. И в начале 1980-х годов решили уехать куда глаза глядят. А глаза у нас особо никуда не глядели, потому что мы были москвичи и вообще не знали, есть жизнь за МКАДом или нет. Батюшка любил рассказывать, что родился в Сибири, говорил: «я сибиряк». Он меня как раз этим покорил, когда мы познакомились. Я чуть не упала: в Москве сибиряк! А потом оказалось, его папа был там на практике после медицинского института, вот он там и родился, а в 4 месяца его из Сибири вывезли. Вот такой сибиряк. Ничего не помнит. И мы написали друзьям его отца, они ответили: нужны архитекторы – приезжайте. И мы раз – и поехали. Буквально за месяц собрались и так оказались в Сибири. Лесосибирск тогда был молодой город, мы его даже не смогли найти на карте. Только знали, что где-то севернее Красноярска.

В Сибири батюшка стал главным архитектором города, я вторым и последним. Нам нравилось: мы были молоды, простор для творчества широкий, потому что архитекторов в Сибири очень мало. Года четыре мы отмокали от столичной шелухи и совершенно не думали ни о Боге, ни о вере. Жизнь налаживалась. Вторая дочечка родилась. Потом в перестройку батюшка ушел в свободный полет: организовал архитектурный кооператив, вполне востребованный, у нас появились деньги, мы купили первую машину – подержанный «Москвич».

И все в нашей жизни было так, как нам хотелось. Все устоялось и было хорошо: и любовь, и детки, и домик. Мы переехали из пятиэтажки в деревянный дом: 2 комнатки и кухня, и огородик вокруг. Все-все наши мечты исполнились.

И тут нам стало как-то не по себе. Мы почувствовали, что все хорошо, а что-то плохо. Но что? В душе плохо, чего-то не хватает. Как в Сибири говорят, «нехватат».

Помню, на Пасху я испекла кулич. И батюшка сказал, что надо его освятить. У нас в городе церкви никогда не было, даже до революции в этом месте была разбойничья деревня. И мы поехали в Енисейск и увидели там отца Геннадия Фаста. И мы с ним разговорились, но о вере особенно не говорили. О Льве Толстом, о Горьком, я помню, говорили, в общем, о том, что нам интересно было. Мы, если честно, скучали там по интеллектуальным разговорам, люди там попроще немножечко. А отец Геннадий нас поразил, потому что у нас было очень такое репинское представление, что поп должен быть с красным носом, с налитыми кровью глазами, жирный. А тут отец Геннадий, такой эрудит. Он – физик по образованию. В Томске он закончил университет, а потом аспирантуру, но защититься не успел, где-то на последних годах аспирантуры его выгнали за веру. Мы были поражены, что человек верующий может быть таким интересным и развитым. Потом я уже поняла, насколько отцу Геннадию было трудно после ночной пасхальной службы сидеть весь следующий день, чтобы разговаривать с теми, кто приходил. У меня батюшка с тех пор на каждую Пасху днем сидит в храме, ждет, встречает людей.