Матушкины цветочки

Я с недоверием посмотрела на Родю. Но всё же рассказала батюшке. Тот сказал, чтобы сварила кутью и отнесла в церковь:

– Помянуть никогда не лишне.

Я сварила и пришла в церковь с мисочкой поминальной кутьи. Там подошла к одной «церковной бабушке» бабе Шуре и спросила, когда сороковой день со смерти Андрея. Баба Шура всплеснула руками:

– Да вчера было!

– А Андрея помянули?

– Какое там! Три службы подряд, замотались.

– Ну хоть кутью-то сварили?

– Нет…

Я протянула мисочку:

– Вот, Андрей просил кутью кушать и его поминать.

Придя домой, я долго тормошила Родиона:

– Как Андрей тебе про кутью сказал?

– Пришёу и сказау! (Родечка не выговаривал букву «л». – Прим. авт.)

– Но как?

А он непонимающе смотрел на меня своими зелёными глазами и всё повторял:

– Ну, сказау и сказау.

Лепесток третий Господи, Ты знаешь!

Родион всегда удивлял нас. Он не особый фантазёр, довольно замкнутый и молчаливый мальчик, хотя и сорванец. Но в свои три-четыре года он иногда говорил такое, что мы понимали: для него открыт мир, который для нас (да и для всех) является закрытым. Случай с Андреем был далеко не единственным.

Как-то Родя приболел и лежал в кроватке. Вообще, он болел всегда без каких-либо капризов и слёз. Тихо лежал, сложив руки на груди, держал любимую икону святого целителя Пантелеимона и приговаривал:

– Грешиу, грешиу. Теперь лежи, Родя, не греши.

Но однажды я услышала громкий плач и, подойдя к его кровати, увидела, что он просто заливается слезами.

– Что ты, Родя? Тебе так плохо?

И вдруг он начинает взахлёб просить:

– Мама, молись за бабушек!

– За каких бабушек?

– Которых мы с папой отпевали. (Родя с трёх лет ходил с папой на отпевания, кое-где помогал, зажигал свечи, подавал кадило. – Прим. авт.)

– Да что такое? – пугаюсь я.

И тут Родя начинает рассказывать:

– Ты думаешь, когда бабушек в гробу в землю опускают, они там остаются? Нет, они глубже проваливаются, падают, падают и так кричат!

И опять просит:

– Молись за них, молись!

– Но я не знаю их. Это вы с папой отпевали. Ты сам помолись.

– Да я молюсь, а они всё равно кричат.

Пришлось мне встать на колени прямо около кроватки и молиться:

– Господи, Ты сам знаешь, за кого я молюсь. Прости их, спаси и пощади.

Так мы с ним вдвоём и молились. А когда он немного успокоился, то рассказал, что те бабушки, которые верующие были, после отпевания в земле тоже не остаются, падают. Только не вниз, а «на небо».

Лепесток четвёртый Маленький священник

На Пасху мы со старшей Лерой подарили Родиону сшитую из старого материала маленькую розовую ризу. Уж очень он любит играть, как будто он священник в церкви. Риза очень понравилась Роде, и в скором времени я услышала из своего «кабинета»-кухни: «Служба началась».

Родион в новой ризе, в руках кадило (вязаное кашпо), Лера и Ксюша поют на клиросе. Родион даёт возглас:

– Господу помолимся!

Девочки, красиво, на два голоса:

– Господи, помилуй!

Родион опять:

– Господу помолимся!

Девочки опять очень красиво:

– Господи, помилуй!

И так раз пять подряд. Родечке четыре годика, больше, видимо, он ничего не запомнил. Лерочка шёпотом подсказывает брату:

– О граде сем Господу помолимся.

Родион твёрдо возглашает:

– Господу помолимся.

Девочки отвечают, а Лера шепчет опять:

– Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию.

И тут Родион тихо спрашивает:

– Кто здесь священник?

– Ты, Родечка.

– Тогда, Господу помолимся!

И опять бесконечно слышится тот же возглас и красивое пение послушных «маленьких женщин».

Лепесток пятый Любовь и ненависть

Можно подумать, что Родион – этакий маленький мужичок с большим самомнением. Но это совсем не так. Он на редкость критично к себе относится. Даже в письмах бабушке и дедушке в Москву неизменно подписывается «ваш грешный внучок Родион». И хотя мне он доставляет массу хлопот, иногда обиду и слёзы, но никогда не заснёт, не раскаявшись, не омыв слезами свои грехи и не выпросив себе прощения.

Вот я после довольно тяжёлого дня, расстроенная и, в общем-то, сильно обиженная, подхожу к его кроватке, чтобы благословить на ночь. И вдруг в темноте чувствую, как со второго яруса ко мне метнулось худенькое тело, а ручки обвили шею. Родя горько плачет, приговаривая:

– Прости меня. Как я тебя сильно обижаю!

– Зачем же ты делаешь это? Ведь ты меня любишь?

– Я очень тебя люблю. Я не хочу обижать, а всё обижаю и обижаю. А вот он тебя не любит и мне говорит.

– Да кто он? – непонимающе спрашиваю я.

– А бес. Он тебя не любит.

Потом помолчал и шёпотом добавил:

– А папу ненавидит.

Лепесток шестой Хитрец

Родион хорошо помнит, как он был маленьким. Недавно рассказал, будто помнит, как он был у меня в животе:

– Было всегда темно, а потом вдруг становилось светло. Это ты вставала на солнышко.

Часто он вспоминает, как маленьким упал со шкафа. Это вспоминается тогда, когда я ругаю его за плохие отметки.