– Прекратите спорить! – оборвал назревающую склоку Георгий, морщась от мучительной боли в виске. – Лучше скажите: я ничего не говорил перед тем, как… Ну, в общем, перед отправлением… отбытием…
– Бегством, – невозмутимо вставил Кот.
– Месье Кот, – обворожительно улыбаясь, заявила Жанна, прерывая свой невинный флирт с шутом. – Если вы не прекратите задирать Жоржа и господина алхимика, я забуду о вашей незаменимости и поступлю как с обыкновенным котом. Вам понятно или пояснить?
То, что девушка встала на сторону не слишком-то уважаемого ею ученого, само по себе было чудом.
– Нет необходимости. – Кот с независимым видом «перетек» в дальний угол и там продолжил прерванное занятие. – А шрамы от моих когтей все равно остались, – ядовито заметил он, убедившись в собственной недосягаемости. – Хотя столько лет прошло…
– Совершенно верно, – откликнулась девушка. – Я и не знала, что кошки столько живут.
– Не все, но некоторые…
– Недотопленные выродки…
– Исцарапанные мерзавки…
– Хвостатые подлецы…
– Пре-кра-ти-те!!! – взвыл Арталетов. – Я сказал что-нибудь или нет?!
Все присутствующие переглянулись.
– Н-нет… Только это… чтобы этого… месье Леплайсана никуда не отпускали.
– Хорошо. Людовик, может, хоть вы мне объясните?
– Что именно?
– Ну, это… обстоятельства…
– Ха! Вы меня спрашиваете? Да я, грешным делом, подумал, что все-таки пропустил удар меча и за мной явились совсем не с той стороны на которую я всем сердцем надеялся. Слишком мало, скажу я вам, полет в охапке у какого-то незнакомца в черной маске напоминает вознесение на небеса в обществе ангелов. Да и не полет, а черт знает что, прости меня Господи! Тьма, круговерть, качка, словно в корабельном трюме в бурю… У меня, знаете ли, в прошлой жизни был прискорбный опыт пересечения Английского канала[47]
…– Людовик, пожалуйста, без подробностей.
– Да какие еще подробности? Я не успел закончить очередную шутку, в запасе имелось еще с десяток. Папаше Кабошу специально было заплачено, чтобы он не прерывал мой последний концерт… И тут шум, гам, прямо по головам зевак налетает орава каких-то темных личностей в масках, причем, уверяю вас, на совершенно одинаковых конях… Нет, я видел в своей жизни много лошадей – например, в Польском посольстве пятьсот семьдесят второго года все кавалеристы скакали на конях гнедой масти. Но там были просто подобранные по масти лошади, а тут… Абсолютно одинаковые – уверяю вас! Все, вплоть до звездочки на лбу и деталей упряжи, совпадало!
Жора устало прикрыл глаза: Леплайсан – дитя своей эпохи, страстный лошадник и кавалерист от Бога, конечно же, не обратил внимания на всадников, но в деталях разглядел коней… И на этом спасибо. Значит – не бред…
– Не трудитесь клясться, мой друг, – я вам охотно верю… Но как же вы согласились на бегство? – не удержался он от шпильки. – Сами ведь говорили, что потерять на плахе голову не страшнее, чем побриться у начинающего парикмахера…
– Да, говорил! – напрягся шут, подбираясь и цапая пятерней эфес несуществующей шпаги: он до сих пор был облачен в траурный костюм приговоренного, естественно, без дворянских атрибутов. – И повторю снова. Но… но меня же никто не спрашивал! И к тому же…
Леплайсан вдруг обезоруживающе, по-детски, улыбнулся:
– И к тому же я всегда бреюсь сам и ненавижу цирюльников. У меня такая чувствительная кожа на лице и особенно на шее!..
– Прямо не знаю, как все это объяснить… – развел руками Дмитрий Михайлович, когда от него потребовали подробностей. – С математической точки зрения…
– Давайте без арифметики, господин алхимик!
Горенштейн стоически проглотил вечного Жанниного «алхимика», хотя это далось ему непросто.
– Если в двух словах…
– Именно в двух! – вставил слово Арталетов.
– Как вам будет угодно, – окрысился ученый. – В двух, так в двух! Не знаю. Этих двух слов вам достаточно? Или выразиться еще лаконичнее?
– Не будем спорить, господа! – взял слово шут. – Говорите, как умеете, господин ал… ученый.
– Спасибо за милостивое разрешение! – отвесил Леплайсану шутовской поклон упрямец и снова повернулся к Арталетову: – Но если серьезно, то вы, дорогой мой Георгий Владимирович, похоже, создали замкнутую временную петлю. В отличие от простой, которая образуется при попадании в иное время любого инородного тела. Вернее, не принадлежащего этому времени…
Математик оседлал своего любимого конька и погонял его не менее получаса.
– А в чем разница? – Судя по потускневшим глазам остальных собравшихся, попавших под гипноз незнакомых терминов и витиеватых формул (пусть и не на бумаге, но от этого не менее заковыристых), Жора оставался единственным благодарным слушателем, стоически борясь с дремотой. – Ну, между простой и замкнутой?
– Хороший вопрос. – Горенштейн давно уже прохаживался по комнате, наверное вообразив себя в привычной институтской аудитории. – Но ответ лежит на поверхности. Простая петля существует лишь до тех пор, когда гладкий, я бы выразился, ламинарный поток времени нарушается инородной частицей.