— Не купюрами, не бойся — теперича у меня таких пачек нету, живу я бедно!..
— Короче, если найдёшь семьсот рублей, звони.
Что и требовалось доказать. Я для неё ноль, лох (чем по сути и являюсь — давно уже согласен), что наверно к ней и привлекает (тоже уже согласен). Это, по своей природе, друзья, привлекает к героину или черняшке (другое, я думаю, здесь не подходит). Белый прямоугольник, заштрихованный прямоугольник…
Я обзвонил знакомых и сдал им по крайне демпинговым ценам оставшиеся два авторских экземпляра (всего дали семь: успел подарить Диночке и Лимонову и отложил «святое»: ОФ и Саше), а также книжки и диски, которые купил в Москве. В том числе свиделся и с Репою.
С утра я случайно услышал по радио, что такие-то такие-то (Лошадиный Нос и Репа) находятся под следствием — заставляли школьников подделывать подписные листы, а потом кто-то — явно голосом Репы! — добавил, что её Пидорепину, скоро оправдают, а вот её «баська» вряд ли — у него на квартире произведён обыск, в результате чего изъяты три миллиона. ру. наличными и пистолет «Беретта». Неужели ж Репа сама про себя передачи клепает — на это, ей-ей, способна только она!
У неё оказался тот же сотовый, сама она такая же розовая, а в остальном всё изменилось — она встретила меня у дома Инны и сказала, что живёт с девушкой в соседнем, снимает — от жинки и дочки она ушла, работает на радио, делает передачу про криминал «Ночной дозор»! Я удох. Потом сказал, что хочу подарить ей книжку, но мне вот очень нужны деньги — двести рублей. «Что, наркобараны?» — сказала она, разлыбившись, выхватывая книжку (я вздрогнул: она-то откуда может знать?!), бросая мне стольник…
Грязные деньги на чистые помыслы.
Вечером я был у неё.
Код не забыл, забыл какой её звонок. Она открыла дверь, дебильно улыбаясь. Как я соскучился по этой улыбке!
На полу был новый раздражающий узором взор линолеум, на стенах в коридоре новые модные тёмные обои. Когда я снимал свою (вернее не свою, а братцеву) дорогую кожанку, и она предложила её сдать, я уже без визуализации понял, что телевизора, центра, дисков, мобилы и многих шмоток здесь уже нет. В зале было пусто без него, и я, усмехнувшись, сказал, что пожалуй это единственно правильное решение, которое, ты, дчнка, приняла в жизни — сдать телевизор! Прошли на кухню, закуривая мои сигареты. Начала по-деловому, без предисловий:
— Сейчас всё принесут, надо только за машинками, сходишь?
Всё было как в старые добрые времена: я обувался у порога, а она стояла, облокотившись, в дверном проёме. Сердце моё сжалось.
— Ты с ним живёшь, с таксистом? — голос мой звучал совсем отрешённо.
— Нет…
— А с кем? — вопрос оказался точным.
— Ну… — на мгновенье на её лице скользнула её улыбочка, — так… с молодым человеком…
— Дрянь… — шёпотом сказал я, уже выходя.
У подъезда я встретил Кротковича — «Как только ты её бросил, она совсем сторчалась» — «Я?! С кем она живёт?» — «С Пашей» — «Кто это?» — «Нарик вон из того дома» — «Это он может сейчас заявиться?» — «Не бойся: его сажают в кутузку — лет на пять» — «За наркоту?» — «Не только — он угонял тачки». Такая вот информация…
Вскоре появился и он сам — приземистый, стриженый бобриком, весь такой обычный и примирённый — сразу видно, что человек сидел или нарик, или, как это чаще всего бывает, и то и другое. С ним пришли ещё три чувачка, мы зачем-то познакомились, отварили на кухне и вмазались. Они, видите ли, сдали очередную куртку, «угостили» Пашу с Зельцером, а мне, соответственно, досталось совсем мало, чем я был не очень доволен. И вообще возник очень нехороший казус с баяном — вернее, не возник — она сказала: «Моим вмажешься, не выёбывайся!» — я дрожащим полушёпотом (с боязнью, что сейчас она вспылит, разозлится и откажет мне
Больше меня конечно интересовало другое. Или то, что он касался её талии, ее жопы, а она кроме прочего лепетала как молитву «…ты же тут хозяин…», «…скоро поженимся» и «…хоть бы год дали…»!! Блять, схватить нож и выпустить ей кишки, раскромсать ее недовольную довольную рожицу!.. И этому убогому всодить по самую рукоять! —