Мазарини

Забегая на сто пятьдесят лет вперед, заметим, что во времена Французской революции тоже была такая женщина – королева-австриячка Мария-Антуанетта. Ее голубая кровь и высокое происхождение, очевидно, не выносили подобных вещей. Она тоже многого не понимала и за это жестоко поплатилась. С потерей головы на гильотине ею и ее мужем Людовиком XVI рухнул Старый порядок, который так трудно, кропотливо и долго создавался двумя кардиналами – Ришелье и Мазарини.

Более простой Джулио все понимал. Оправившись от растерянности, он поспешил несколько сгладить резкость королевы и предложил освободить Брусселя и его коллег в обмен на обязательство парламента прекратить заседания. Президент парламента Матье Моле не спешил соглашаться и сказал, что необходимо обсудить это предложение в более спокойной обстановке. Затем делегация двинулась обратно к Дворцу правосудия.

Тут выявилось то, что впоследствии спасло и Мазарини, и французскую монархию в целом – несогласованность действий и желаний восставших фрондеров. Возвращавшиеся ни с чем депутаты были освистаны народом, их останавливали на каждом шагу. Один подручный торговца мясом даже приставил алебарду к животу Моле и сказал президенту парламента: «Возвращайся, предатель! Если не хочешь, чтобы с тобой разделались, возврати Брусселя или хотя бы отдай нам в заложники Мазарини и канцлера». Тут же чья-то рука схватила президента за шиворот, началась всеобщая свалка. Сильно не пострадав, магистраты разбежались врассыпную.

Моле двинулся обратно в Пале-Рояль и доложил обо всем происшедшем первому министру и герцогу Орлеанскому. Те поняли, что арестованных надо выпустить немедленно. Затем Джулио с трудом уломал все еще возмущавшуюся Анну Австрийскую, и королева была вынуждена распорядиться освободить арестованных. Но волнения не прекратились, и в городе стали разбирать баррикады лишь тогда, когда Бруссель вновь занял свое место на парламентской скамье. Это было 28 августа. Правда, вечером того же дня пошел слух, будто в Пале-Рояль привезли огромный запас пороха – наверняка проигравшая королева распорядится стрелять в народ. Вооруженная толпа опять окружила дворец. С большим трудом восставших удалось убедить, что они ошибаются. И только тогда восстание окончательно прекратилось, хотя бунтовщические настроения не рассеялись.

Интересно, что уже во время этого первого восстания среди горожан не был популярен лозунг «Да здравствует король!», его заменил другой – «Да здравствует Бруссель!». Самого же первого министра несколько человек серьезно намеревались убить. Но шпионы кардинала и люди его охраны без устали бродили по баррикадам, слушали разговоры, ели и пили с восставшими, узнавая очень много. Все убийцы были вовремя разоблачены.

Именно после «Дня баррикад» в Париже появились первые настоящие «мазаринады» – оскорбительные для королевского достоинства листовки и пасквили. Повсюду в городе плебс распевал скабрезные песенки про любовь дамы Анны к кавалеру Мазарини. В них первого министра обвиняли во всех смертных грехах: он нарушает старинные свободы, транжирит казенные деньги, покровительствует ненавистным финансистам…

Но не только песенки докучали двум высокопоставленным любовникам. День ото дня на всем протяжении Фронды как грибы после дождя появлялись сатиры и даже целые политические пьесы. В них высмеивались не только Анна и Джулио, но и Гастон Орлеанский, принц Конде, коадъютор Парижа де Рец… Настоящие остроумцы, среди которых находились Сирано де Бержерак и Поль Скаррон, зло и искусно обыгрывали в них итальянский акцент первого министра, нищету народа, проклятия, адресованные Мазарини, угрозы его финансистам и приспешникам. Нередко эти «произведения» создавались их авторами с целью приобретения особой популярности. Многие «мазаринады» Поля Скаррона были скорее неприличными, чем остроумными:

Козел вонюч, козел смердящ,
Козел и мерзок, и ледащ,
Козел космат, козел зобат,
Козел хитер и вороват,
Козел – бесстыжие глаза,
Ему что мальчик, что коза,
Козел и этой, и тому,
И всей стране забьет в корму.
Беги его, богат и нищ —
Козел козлее всех козлищ…