Маздак. Повести черных и красных песков

Пророк оглядывался назад… Глаза этих мекканских задолюбов заплыли жиром. Они не хотят видеть чего-нибудь, расположенного выше пояса. Боятся отвадить многобожников от своей Каабы![36] Паршивый камень ведь тоже приносит деньги. Как же, в своих вшивых караван-сараях они потом так обдирают этих многобожников, что возвращают все убытки. Разве не привезли ятрибцы в уплату за общение с Каабой тот шелк, который взяли с его каравана!.. Но у тех, кто идет сейчас за ним, нет караван-сараев. Они живут торговлей, и бакшиш ятрибцы сдирают с них!..

Нет, для честной торговли нужен один бог. В каждом шатре он будет хозяином, этот бог. И меч ему в правую руку. Десять молодых рабов в одной цене сейчас с верблюдом шелка. Или с тремя верблюдами шерсти. Или с двенадцатью верблюдами хлопка. Или с пятью верблюдами под седлом с твердыми ногами и влажными губами…

Чужие купала Медины синели впереди. Они были ниже куполов Мекки… Можно в конце концов передать богу и Вечный Камень. Пусть успокоятся владеющие караван-сараями. Они тоже не останутся в накладе. Бог еще молод и не сообщил пока все свои веления людям… Пророк усмехнулся…

Сто сорок динаров за проходящего верблюда с шелком!..

Пророк яростно стегнул усталого коня.

Это тоже было правдой. Но разве только это?

Не таким был Пророк! За твердостью стиха угадывалось сомнение…

МОЖЕТ БЫТЬ, ВЫ БУДЕТЕ СЧАСТЛИВЫ…

Это повторялось из главы в главу Книги.

Арифметика и сомнение были несовместимы. В камне могла выражаться лишь точная уверенность смерти.

6

Это было в Исфагане. Полный сомнений, блуждал он в лабиринтах окраин. Как нигде утверждалось здесь отрицание камня. Покинутые людьми стены распадались, крошились. С тихим шорохом оплывали в ночи тяжелые глыбы. Камень оживал в своем разрушении…

Что-то все сильнее волновало его. Тьма дрогнула тревожным предчувствием. Впереди был огонь. Колеблющийся, бесконечно уходящий…

Перебираясь через камни, проваливаясь в прах, раздирая колючие переплетения, шел он вверх. Дорога становилась круче. Земля затихала где-то внизу. И вдруг он увидел Рей!..

Сколько стоял он? Вечность?!

Горение без начала и конца… Ее нежная грудь светилась навстречу огню. Тени менялись. Расплывалась геометрия тела. Бесконечно обнажаясь, оно каждое мгновение сбрасывало оковы классической точности. В задумчивых глазах ее непрерывно умирал и возрождался Бог…

Рей была там, за барьером…

Он вспомнил, как на следующий день нашел Рей. Она жила в развалинах старого города, где содержали приюты греха поклоняющиеся огню…

Он пришел молиться на нее, а Рей деловито отдала ему свое розовое, пахнущее потом тело. Грудь ее отбрасывала точные тени, бесстыдные руки притворялись, в глазах желтела примитивная хитрость. Она тут же почувствовала необычное и, воспользовавшись, стащила с его пальца тяжелое кольцо…

Потом он пошел на гору… Чадя, горел огонь. Старик-огнепоклонник в заштопанном балахоне подливал в жертвенник маслянистую вонючую жидкость. Где-то неподалеку ссорились женщины…

Долго смотрел он на огонь. Без Рей его не было…

Он видел узколобую Рей, продающуюся за хивинский платок слезливому старику, вид ед с испуганным юношей. Однажды, она подралась с соседкой и долго ходила с расцарапанном, лицом…

И снова возрождалась Рей!.. Безмерное солнце заливало остывшую за ночь землю. Теплым молоком струились поющие радостные блики. Ребенок жадно прильнул к ней, и грудь, руки, глаза Рей щедро, излучали переполнившего ее Бога.

Снова расплывалась геометрия. Линии становились символами. Рей бесконечно обновлялась в своем падении…

Разве Пророк не знал Рей?!.

7

Он шел по лунным улицам Балха, Бухары, Самарканда. «Светлыми ночами страшны были застывшие кубы мечетей. Скованные холодным камнем причудливые узоры кричали в немом бессилии. Резное орнаменты усложнялись, повторяясь от порогов до верхушек Минаретов. Мысль билась в камне, не умея оставаться бесплодной…

Он хорошо помнил купца из древней великой страны на самаркандском базаре. У купца было неподвижное лицо и сухие искусственные косички. Шумел пыльный базар. Купец упорно раскладывал свой товар…

Он не мог отвести глаз от вынутого из мешка узорного белого камня на серебряной подставке. Миллионы тончайших линий симметрично закруглялись, создавая невыносимую иллюзию примирения мысли со смертью. Что ушло на выточку этих узоров? Человеческая жизнь? Что этим было доказано? Как ни истязала себя мысль, в камне она оставалась мертвой…

Купец раскладывал товар. Рисовое зерно с начертанной на нем поэмой, узкоглазого божка равновесия, тазик фокусника. Каменные болванчики в такт кивали головами, поднимали и опускали руки. Зачем? Чтобы создать иллюзию движения?.. Как будто можно обмануть Бога!..

Он чувствовал эту бесплодную в своей древности страну. Там пытались убить саму Рей. Маленькой девочке надевали на ноги деревянные колодки. Вырастая, она не могла двигаться… Вечный покой всегда был воинствующей философией этой усталой страны.

Кому же нужно было все это: скованная мысль, неподвижная девочка, в такт кивающие болванчики?

Садыку!..